Двенадцать условий: «Чтобы царь не умножал себе коней», «не возвращал народа в Египет», «не умножал себе жен», «чтобы серебра и золота не умножал себе чрезмерно», «когда он сядет на престол, пусть он читает Второзаконие», «должен списать для себя список закона сего с книги, находящейся у священников левитов», «дабы научался бояться Господа, Бога своего», «старался исполнять все слова закона сего», «чтобы не надмевалось сердце его пред братьями его», «чтобы не уклонялся он от закона ни направо, ни налево», «дабы долгие дни пробыл на царстве своем» и, наконец, «чтобы он возжелал жизни вечной» — дают повод к такому же количеству рассуждений, в которых проявляются или общие места христианской мысли, или материи, занимающие современников.
«Чтобы царь не умножал себе коней». Это требование превращается в диатрибу против охоты. Удивительный текст, который, начинаясь с былых осуждений охоты для епископов и клириков и с редких намеков на бесполезность или вредность охоты для королей (у Ионы Орлеанского в IX веке, у Иоанна Солсберийского, источнике Жильбера из Турне, в XII веке), становится королевской этнографией, где охота предстает королевской забавой. Впрочем, следующее за тем традиционное осуждение азартных игр (костей и прочих) скорее соответствует социальной системе ценностей, чем религиозным соображениям. Следует избегать всего, что относится к ребячеству, всего, что приближает короля к ребенку. Как бы то ни было, эта диатриба вполне противоречит практике охоты в Средние века. Короли старались превратить охоту в свою монополию; они обзавелись обширными угодьями для охоты, создав юридическо-географическое понятие «лес», они всей душой отдавались этому занятию, задуманному как королевское par excellence. Любопытно, что Людовик Святой — единственный французский король, о котором не сохранилось ни одного документа, подтверждающего, что он вообще занимался охотой. Известно, что он не любил азартные игры, порою приходя в ярость при виде игроков, и что после возвращения из Святой земли он издал на этот счет несколько законов.
«Чтобы царь не умножал себе жен». Хотя к этому нет ни малейшего намека, создается впечатление, что Жильбер из Турне подразумевает Капетингов, которые, вплоть до Филиппа Августа, вели беспорядочную семейную жизнь, сталкиваясь с Церковью по проблемам развода, внебрачных связей и кровосмешения (в смысле церковных запретов на брак между родственниками, вплоть до четвертой, если не до седьмой степени родства, и, быть может, в актуальном смысле в случае Карла Великого)[692]. Фактически, речь идет о полигамии, и Ж. Дюби доказал, что только в ХII веке Церкви удалось внедрить в жизнь свою матримониальную модель моногамного и нерасторжимого брака, восторжествовавшую над аристократической моделью полигамного брака, дававшего супругам право на развод[693].
«Чтобы серебра и золота не умножал себе чрезмерно». Комментарий служит поводом к вступлению в «экономическую сферу», выражаясь современным языком. Денежное хозяйство и практика накопления путем денежных махинаций были одним из способов осмысления специфической сферы власти и правления — денег. В 1259 году, хотя в этом нет прямой связи, монетарные решения Людовика Святого не заставили себя ждать — чеканка серебряных гро, возобновление чеканки золотого, борьба против чеканки денег баронами.
«Когда он сядет на престол, пусть он читает Второзаконие». Жильбер из Турне подхватил и развил присловье Иоанна Солсберийского: «Король необразованный — все равно что осел коронованный». Во Франции Людовика Святого, среди христиан с университетским образованием, надо быть не только мудрым королем, но королем «культурным», — Хотелось бы надеяться, что и интеллектуалом.
«Он должен списать для себя список закона сего с книги, находящейся у священников левитов». Король должен почитать, защищать и слушать Церковь. Клятва, которую он приносит при коронации, прежде всего обращена к епископам и священникам. Логика развития такова, что королевская власть, упрочиваясь, ослабляет церковное влияние. Итак, в 1259 году во Франции пробил час начать поиск равновесия между королем и Церковью. Король — светская длань Бога и Церкви, он — гарант веры и сам — Христианнейший король, но он не допускает, чтобы Церковь указывала ему путь, особенно в светских делах. Для Жильбера из Турне в этих высоких сферах власти смертным грехом номер один остается superbia, гордость, гордыня. Даже avaritia, алчность, склонная превосходить все прочие пороки, несмотря на нравоучение о презрении к сокровищам, не так угрожает королю, как гордыня[694]. Королевская система фиска пока еще терпима.
692
Довольно поздние по отношению к эпохе Карла Великого тексты XII — ХIII вв. (эпические, хроникальные, религиозно-моралистические) повествуют — где намеками, где прямо — о некоем страшном грехе, который совершил Карл Великий, и указывают — опять же где косвенно, где прямо, — что этим грехом был инцест Карла с его родной сестрой, называемой то Бертой (такой сестры у Карла не было), то Гислой (реальная сестра); плодом этой кровосмесительной связи был Роланд, герой «Песни о Роланде». Подробнее см.: Ярхо Б. И. Юный Роланд. Л., 1926.
694