Церемония помазания на царство является своего рода «Зерцалом государей» в действии — в жестах и словах. Я более подробно остановлюсь на ней в связи с королевской сакральностью Людовика Святого. Коронация подчиняется ритуалу, цель которого — поддержать при любых изменениях в правлении королевскую власть в ее божественном происхождении, обеспечить ей непрерывную Божию защиту и, в функции контракта, одновременно эксплицитного и символического, поддержку Церкви в обмен на привилегированный статус духовенства, воспроизведение предшествующих правлений для утверждения стабильности королевства во всех его членах, сверху донизу социальной иерархии. В целях эффективности коронация должна быть глубоко консервативной церемонией, архаизм которой служит гарантом ее действенной силы. Новшества в ней весьма редки, — да и то если служат упрочению традиционных обрядов и одновременно возводят их к древности[695].
До коронации Карла V (1364) мы располагаем всего одним, очень лаконичным описанием помазания на царство Филиппа I в 1059 году. Ordines это скорее образцы, инструкции для будущих коронаций, чем описания реальных коронаций. Как правило, они с трудом поддаются датировке. Нелегко узнать, использовались ли они и в каких случаях, ибо в Реймсе существует целое собрание ordines, из которых могли выбирать духовенство и придворные нового короля. Неизвестно, по какому ordo была проведена коронация Людовика, но с большей или меньшей уверенностью можно утверждать, что во время его царствования в собрании ordines появились три новых: в начале правления упомянутый «реймсский ordo», еще один в конце правления, называемый «последний ordo Капетингов», ибо иного до прихода к власти династии Валуа (1328) не появилось, и, самое главное, «ordo 1250 года», к которому я еще вернусь. В этом нет ничего удивительного, если помнить, с одной стороны, о возрастании символического влияния, обретенного французской королевской властью при Людовике IX, а с другой, — об интересе, с каким он сам относился к этой церемонии, ибо советовал своему сыну и преемнику быть «достойным того, чтобы получить помазание, благодаря которому короли Франции становятся освященными»[696]. В самом интересном из этих ordines, «1250 года», вероятнее всего составленном в его царствование, появляется новая королевская инсигния — длань правосудия[697], которую держали в левой руке и которая останется достоянием французской монархии. В монархической идеологии и, конкретно, в христианской монархической идеологии правосудие — это не только главная королевская функция, функция, тесно связанная с помазанием на царство. Она вместе с елеем и добродетелью в мыслях и действиях стала еще при жизни Людовика Святого особенно ассоциироваться с его образом. Можно думать, что это его личный прямой или косвенный вклад в создание королевского образа, находящего выражение и распространяемого посредством коронации (и печати) и вошедшего как в коронационный ordo, так и в программу «Зерцала государей». Можно также думать, что в его правление коронационные ordines французских королей отразили намного полнее, чем раньше, основные особенности французской монархии и свидетельствуют о том, что при нем создание королевской религии почти достигло кульминации.
Если бы досье «Зерцал государей», имевших прямое или косвенное отношение к Людовику Святому, на этом прервались, то святой король почти совершенно исчез бы за обобщениями «Зерцал государей».
Но — факт исключительный[698] — Людовик сам сочинил «Зерцало государя»: это «Поучения», написанные им для его сына Филиппа, будущего Филиппа III, который после смерти короля вблизи Туниса станет его преемником. Легендой окутан этот текст или, вернее, эти тексты, ибо Людовик дублировал «Поучения» сыну другими, обращенными к дочери Изабелле, королеве Наваррской. Существует романтическая версия, что король продиктовал их в Карфагене на смертном одре. Это, конечно, вымысел. Напротив, дата их возникновения значительно более ранняя: «Поучения» были составлены в 1267 году, перед принятием решения о крестовом походе. Гораздо правильнее датировать их 1270 годом, перед самым отплытием в Тунис. С другой стороны, существуют предположения, что Людовик Святой не диктовал их писцу, а, учитывая их интимный характер, написал сам. Это противоречило бы обычаям мирян, и особенно — высокопоставленных мирян. Но, поскольку нет сомнения в том, что Людовик умел писать и что тексты носят очень личный характер (Людовик Святой просит Изабеллу без его разрешения никому, кроме ее брата Филиппа, не показывать «Поучения», которые он для нее составил), это вполне допустимо, поскольку король говорит дочери, что «написал эти поучения собственноручно». Можно полагать, что Людовик IX точно так же написал и поучения сыну, хотя в этом случае он не просит держать это в тайне. Будущий король остается общественной персоной, а королева Наваррская — частным лицом. Гораздо важнее проблема дошедших до нас рукописей этих текстов. Они не являются автографами и не датируются периодом, близким ко времени их сочинения. Эти тексты вошли в заключительные части житий Людовика Святого, сочиненных Гийомом Шартрским, Гийомом де Сен-Патю, Гийомом из Нанжи и Жуанвилем. Несомненно, именно поэтому «Поучения» подшиты как листы досье процесса канонизации. Версия, данная Жуанвилем, считалась лучшей, пока американский медиевист Д. О’Коннелл на основе латинских переводов не восстановил текст оригинала[699]. Разумеется, именно его следует принять за аутентичный, выражающий мысли Людовика Святого. Дело осложняется тем, что рукописи, в которых до нас дошли использованные тексты, не изучены. Во всяком случае, можно думать, что разные версии, особенно дополнения, представляют точку зрения людей, знавших Людовика или получивших эти показания из надежного источника, и что наряду с исправлениями, задачей которых было служить интересам той или иной среды, прежде всего церковной, было добавлено и подлинное «поучение» Людовика Святого, как, например, его рекомендация заботиться о «добрых городах».
695
Р. А. Джэксон в своем замечательном труде неустанно говорил о новшествах, введенных в помазание на царство французскими королями. См.:
*Определенное неприятие старинной символики со стороны французского общества эпохи Просвещения выразилось, в частности, в том, что пресса уделяла весьма малое внимание отчетам о коронации Людовика XVI и ограничилась обобщенным описанием ритуала, не сосредотачиваясь на подробностях. Одним из новшеств явилось то, что после свершения королевского чуда вслед за коронацией выдавались свидетельства об исцелении. Еще до свержения Людовика XVI и его казни все сакральные элементы королевской власти были исключены законами, принятыми Учредительным собранием в 1789–1791 гг., на первом этапе Французской революции. Брат и наследник казненного монарха, Ксавье Луи, граф Прованский, провозгласил себя королем Франции Людовиком ХVIII в 1795 г. после смерти своего малолетнего племянника, дофина Луи Шарля, которого монархисты считали, после гибели на плахе его отца, королем Франции Людовиком ХVII. Людовик ХVIII был весьма высокого мнения о своем королевском сане и всегда считал себя королем Божьей милостью (когда 5 апреля 1814 г. сенат Французской империи низложил Наполеона I и восстановил династию Бурбонов, Людовик, узнав на следующий день об этой новости в Англии, где был в эмиграции, и услышав от гонца: «Сир, отныне Вы король!» — ответил: «Разве я доныне не был королем?» Он отказался признать предложенную ему конституцию и даровал другую, очень на нее похожую, но исходящую не от народного представительства, а от него самого). Несмотря на это, он так и не короновался; по косвенным свидетельствам современников, Людовик XVIII полагал, что его подданные, прошедшие Революцию и Империю, сочтут, что «он хочет стать королем в большей мере, чем они хотят». Брат и наследник Людовика XVIII, Карл X, последний французский король из старшей линии Бурбонов, еще до восшествия на престол был центром притяжения ультрароялистов. Он обостренно воспринимал идеи Реставрации, считая ее целью не просто восстановление Бурбонов на троне, но возвращение принципов священной монархии, как они воспринимались не только до начала Революции, но и до начала широкого распространения идей Просвещения. 29 мая 1825 г. он совершил торжественный обряд коронации в Реймсском соборе, а 31 мая — возложение рук на золотушных (здесь также выдавались свидетельства об исцелении, причем после тщательного медицинского обследования; из 121 золотушного исцелились, по разным данным, от 5 до 11 человек). Эта церемония вызывала насмешки не только в кругах оппозиции, но и среди придворных: по свидетельству прессы, в заполнившей собор толпе раздавалось: «Где моя ложа?» — то есть намеки на театральность, неподлинность происходящего.
697
Привычная отечественному читателю регалия монархической власти — держава, представляющая шар, увенчанный крестом, — в Средние века на Западе означала претензии на власть над всем христианским миром и была атрибутом только императоров. Длань правосудия — жезл с навершием в виде раскрытой ладони высотой около 60 см — являлся символом справедливого правления.
698
P. Фольц провел сравнительное исследование «Поучений» Людовика Святого с поучениями (единственный прецедент до него) Иштвана Святого, первого христианского короля Венгрии начала XI века.