Эта морализация войны предстает во всей полноте, когда присоединяется второй момент стремления Людовика к миру, улаживанию существующих конфликтов, особенно если дело касается живущих «на земле» короля или его вассалов, «его людей». И король, который только что привел пример, ссылаясь на своего деда, предлагает теперь другой, в котором появляется святой Мартин. Последний, «узнав от Господа нашего, что близок его смертный час, решил установить мир между клириками своего архиепископства, и ему показалось при этом, что он хорошо окончил свою жизнь»[714]. И Людовик подчеркивает, что это «великий пример».
Такое действие во имя справедливости не должно быть направлено только против войны и должно проводиться не только во время войны, но и в так называемое «мирное» время. Оно требует особых усилий: надзора за королевскими чиновниками, очищения королевства от грехов, справедливого и экономного использования королевских денег.
Король несет ответственность за назначаемых им людей, которые становятся его представителями или челядью. Он должен неустанно следить, чтобы у него были хорошие прево, хорошие члены его «отеля», то есть дома. Призванные утверждать справедливость, они и сами должны быть справедливыми. Очищение было нацелено на грехи, которые он преследовал после возвращения из Святой земли: «…сквернословие и все, что делалось или говорилось против Бога или Богоматери и святых; плотские грехи, игра в кости, таверны и прочее». Их следовало «крушить». Что касается «еретиков и прочих дурных людей страны» (разумеется, он думал о кагорцах и ломбардцах и об иудеях), то от них тоже следовало очиститься, но не уничтожая, а преследуя их. Главное — это очищение, — очищение, а не физическое подавление. Только богохульники бывали, как известно, сурово наказаны. Наконец, этот король, которого обвиняли, да и по сей день обвиняют, в том, что он ради крестовых походов растратил богатство, накопленное его дедом Филиппом Августом, советует сыну тратить деньги только «на добрые дела» и «взимать их справедливо». Он даже требует от Филиппа «чувства» экономии, чтобы он остерегался «легкомысленных трат», «несправедливого взимания (податей)» и «справедливо взимал и правильно использовал» королевские деньги.
Итог всей этой нравственно-политической программе подводит одна фраза: «Верши добро всею властью твоею». Это программа правления Людовика Святого; такой она была всегда и еще более обозначилась начиная с 1254 года.
Несколько понятий, несколько преследующих его идей могут подытожить то, какими виделись Людовику Святому структуры и лица, насущно необходимые для действия человека, конкретнее — для короля.
В первую очередь это взаимодополняющая оппозиция сердца и тела, которая обнаруживается во многих аспектах и представляет двойной интерес, так как в ней соединяется внимание к телу, внимание, которое для людей Средневековья зачастую проявлялось лишь в презрении к плоти, с локализацией духовного в сердце, — великое достижение позднего Средневековья. В этом — проявление нового очарования кровью и проникновение той духовности, которую несет любовь.
И снова противопоставление, на этот раз традиционное, клириков и мирян. Оно представлено сразу двумя особенностями, связанными с новыми течениями ХIII века: предпочтение, отдаваемое, если речь идет о клириках, белому духовенству, а еще больше новым братьям нищенствующих орденов, а не монахам, и частое обращение к авторитету мирян. Король, говоря исключительно в духе доминиканцев и францисканцев, советует сыну слушать совета и «добрых» мирян, и «добрых» монахов.
В этот век «нового слова» значение слова подчеркивает пара «уста» и «мысль», напоминая о необходимости связи между тем, что говорится, и тем, о чем думается. Слово должно быть не автономным, но подчиняться мысли; произносимое должно диктоваться сердцем и разумом и верно передавать чувства и мысли[715].
Эта пара, присутствующая в проповедях и выполняющая практику благочестия «в частной жизни», выражает взаимодополняемость публичного и устного благочестия и частной и молчаливой набожности. Выражение утверждает одновременно расцвет проповеди и создание частной сферы, характерных для XIII века.
Наконец, среди лиц, которые особо должны привлекать внимание будущего короля, помимо людей Церкви и монахов, есть, с одной стороны, бедные, страждущие братья христиане, с другой, — предки; Людовику Святому особенно близка эта мысль о мертвых своего семейства, мысль аристократическая и клановая, но главным образом королевская и династическая.