Похоже, он изменил мнение о Людовике Святом и его матери, неразрывно связанной с ним, так как Людовик и Бланка образуют союз, который воспринимается как правящий Францией до смерти Бланки в конце 1252 года. Когда матери Людовика Святого не стало, Мэтью Пэрис воздает ей по заслугам, вознося хвалу ее благочестивой смерти монахини в Мобюиссоне и описывая ее такими возвышенными словами: «Итак, Бланка была великодушной: по рождению — женщина, по характеру — мужчина, новая Семирамида, благословение века, она оставила безутешным Французское королевство»[720]. Жизнь ее — сплошные горести: безвременная смерть мужа Людовика VIII, забота об управлении королевством, слабое здоровье сына, его крестовый поход, плен, позорная гибель в крестовом походе второго сына, графа Роберта I Артуа, сначала бежавшего от мусульман, а потом убитого, неизлечимая болезнь третьего сына Альфонса, которого парализовало; наконец, слухи, из которых она узнала, что ее старший сын король Людовик хочет провести остаток своих дней в Святой земле и там умереть, променяв свое земное королевство на Царство Небесное. Именно в этом типичный прием Мэтью Пэриса: восхваление, выделение мелочей, подчеркивание, без сгущения красок, несчастий и слабостей. Порой создается впечатление, что ему доставляет какое-то невероятное удовольствие говорить о каре за тайные грехи. И Людовик Святой для него не исключение.
До крестового похода в Египет действия короля Франции представляют интерес для Мэтью Пэриса главным образом в трех областях: военно-политические мятежи, происходившие в годы его несовершеннолетия и юности, проявления его набожности в приобретении реликвий и отношения с королем Англии. В отношении свидетельств французских современников его выбор не оригинален. Юный Людовик IX видится ему существом хрупким и по комплекции, и по состоянию здоровья. В 1242 году, когда Людовику 28 лет и когда во французском войске после победы при Тайбуре вспыхивает эпидемия, он пишет об опасениях, которые внушала эта субтильность: «Король вообще был юным, изнеженным и хрупким»[721]. Он оставляет набросок образа Людовика, каким он виделся в христианском мире. Здесь все тот же непреходящий страх за королевских детей. Людовик едва вышел из детского возраста, он — iuvenis[722]. Еще свежо воспоминание о преждевременной, в тридцать девять лет, смерти отца, Людовика VIII: «Французы ужасно боялись потерять своего короля, как они неожиданно потеряли его отца Людовика при Авиньоне»[723]. Ведь наследственность особенно сильна у королей: каков отец, таков и сын — и в жизни, и во всем остальном. Бог и сотворенная им природа в данном случае объединяют свои усилия.
До 1236 года Мэтью Пэрис, многим обязанный Роджеру Вендоверскому, считает Людовика полностью зависящим от матери и не выказывает никакой симпатии к Бланке Кастильской. Он послушно превращается в эхо наветов, распускаемых французскими баронами о королеве-матери, которая к тому же своим обращением с несовершеннолетним королем еще больше подорвала его здоровье.
Магнаты обвиняли графа[724] в измене и осквернении королевского величества за то, что из любви к королеве он убил своего сеньора Людовика при осаде Авиньона, поговаривали, что он его отравил. А поскольку они неоднократно порывались вызвать графа на судебный поединок[725], то королева, занимаясь всеми делами королевства, ибо король-отрок был еще юн и неразумен, не слушала их. Также, нарушив свою клятву верности королю и королеве, магнаты начали разорять королевство франков войной. Их поистине возмущало то, что их госпожой и сеньором была женщина, которая, как говорили, была осквернена спермой как графа, так и легата, и которая преступила границы вдовьего стыда[726].
723
Это одна из многих ошибок Мэтью Пэриса. Мы уже знаем, что Людовик VIII умер не при осаде Авиньона, а в Монпансье в Оверни. Ошибка тем более разительная, что непоследовательный бенедиктинец забыл, что в его изложении Людовика VIII отравил граф Шампанский: едва ли смерть такого рода передается по наследству.