Как бы то ни было, отношение Людовика Святого к еретикам являет нам три принципа, которыми он руководствовался по отношению ко всем, кого считал врагами христианской веры: они оскверняли Французское королевство, которое надо от них очистить; иного выбора по отношению к «дурным людям» нет, по крайней мере теоретически: обращение или изгнание, интеграция или исключение; ортодоксальные нехристи — опасные спорщики, понаторевшие в спорах больше, чем христиане, во всяком случае, больше, чем христиане-миряне: дискуссий с ними следует избегать.
По отношению к мусульманам его позиция в принципе ясна; его поведение представляет собою комплекс действий. Мусульман, с которыми Людовику пришлось иметь дело в Египте, Палестине и Тунисе, обычно называли сарацинами — этнический термин с религиозной окраской. Единственный религиозный термин, который употребляется в дошедших до нас текстах, — «неверные»[1506]. Как правило, в христианской Европе мусульман считали язычниками, но Людовик говорит о них лишь с того момента, как встретился с ними в Египте. Не исключено, что он уже тогда понял, что они исповедуют свою религию, что не позволяет уподобить их язычникам, с которыми у них, на его взгляд, много общего. То, что он знал о Мухаммеде и о Коране, казалось ему порождением безбожия, даже колдовством. В одной беседе с султаном он называет Мухаммеда «кудесником» (iillicebrosus), «который попустительствовал столь бесчестным делам»[1507], а его Коран (Alchoran), который он, по его словам, «просмотрел и изучил», «собранием непристойностей» (spurcissimus). Все это как бы упрощает изучение его позиции по отношению к мусульманам. Война против них, крестовый поход, запланированный и проповедуемый Церковью, не только дозволена, но и желательна, — тогда как войны с христианами следует избегать. Впрочем, крестовый поход — не агрессия, не завоевательная война, но способ дать возможность христианскому миру обрести землю, ему принадлежащую. Это Реконкиста. Как христиане в Испании отвоевывали земли, которые беззаконно отняли у них сарацины, так и крестоносцы собирались отобрать у сарацин Востока Святую землю, тем более принадлежавшую христианам, что она была колыбелью христианского вероучения, местом земной жизни Иисуса и местом, где покоилось его человеческое тело с момента его смерти на Кресте днем в Страстную пятницу и до воскресения утром на Пасху.
Но есть и иная цель его похода в Египет; он раскрывает ее султану, с которым спорит, находясь в плену. Перечтем, как описывает этот удивительный разговор Мэтью Пэрис:
Однажды, после утверждения перемирия, во время долгожданной встречи сеньора короля Франции и султана Вавилонии, когда они обменивались любезностями через толмача-христианина, султан, приветливо улыбаясь, спросил его: «Как поживаете, сеньор король?»
Король ответил ему печально и уныло: «Так себе».
«Почему не отвечаете: хорошо? — спросил султан. — В чем причина вашей печали?»
И король ответил: «Ибо я не возымел того, что было для меня самым желанным, того, ради чего я покинул мою милую Францию и еще более любимую матушку, причитавшую по мне, не возымел того, ради чего я подвергался опасностям на море и на войне».
Султан сильно удивился и, любопытствуя узнать, что же было столь желанным, сказал ему: «И что же, о сеньор король, было предметом столь пламенного желания?»
«Ваша душа, — ответил король, — которую дьявол задумал ввергнуть в преисподнюю. Но никогда благодаря Иисусу Христу, радеющему о спасении всех душ, не случится того, чтобы сатана возгордился столь прекрасной добычей. Видит Всевышний, от которого ничего не утаивается: если бы весь белый свет был моим, я отдал бы его весь ради вечного спасения души».
Султан отвечал: «Как! Добрый король, так вот какова цель вашего столь многотрудного путешествия! А мы-то, на Востоке, думали, что вы, христиане, воспылали желанием покорить нас и собирались разгромить нас, зарясь на наши земли, а не для того, чтобы спасти наши души».
«Всемогущий Бог — свидетель, — сказал король, — у меня и в мыслях не было вернуться во Французское королевство прежде, чем я добуду Господу вашу душу и души других неверных во славу их».
Услышав такие слова, султан сказал: «Мы надеемся, следуя закону всепрощающего Мухаммеда, обрести в будущем великие блага».
Король тотчас же ответил: «Вот почему меня не может не удивлять, что вы, люди порядочные и осмотрительные, верите этому кудеснику Мухаммеду, который приводит в действие и попустительствует столь бесчестным делам. Правду сказать, я просмотрел и изучил его Аль-Коран — и не увидел в нем ничего, кроме скверны и непристойностей, тогда как мудрецы древности, даже язычники, учат, что лучший правитель в этой жизни — честность»[1508].
1506
Их также называли (это выражение, во всяком случае, использовал Жоффруа де Болье в одном рассуждении, исходящем как бы от короля) «детьми мрака» в противоположность христианам, «детям света» (Geoffroy de Beaulieu Nita… P. 15).