Первое касается передачи власти женщине. Под 1235 годом Мэтью осуждает юного короля, который отказался признать права англичан на территории Западной Франции. Вина за это лежала на Бланке Кастильской, а Людовик IX допустил ошибку в том, что повиновался матери, а не справедливости: «Французский король делал вид, что он знать не знает обо всех этих правах (короля Англии) и предпочитал поступать по совету женщины, а не по закону справедливости, забывая о страхе перед Богом возмездия»[1575]. Точно так же Мэтью оправдывает мятеж французских крупных феодалов в 1236 году: «Они были возмущены тем, что королевство королевств, то есть Франция (Галлия — Gallia), управлялось женщиной»[1576]. В 1242 году, когда произошел разрыв между Генрихом III и Людовиком IX, его возмутила одна мера, предпринятая королем Франции и ставшая предвестницей экономических аспектов войн, в которые отныне будут втянуты монархические государства.
Король Франции самым неподобающим образом, словно варвар, захватил английских купцов, торговавших в его королевстве, и их товары, нанеся огромный урон древнему достоинству Франции (Галлии). Ведь во Франции была традиция давать пристанище и спасение всем беглецам или изгнанникам, на защиту которых она открыто выступала, отчего и стала называться на родном языке Францией[1577].
Наконец, Мэтью Пэрис, который между тем стал обожать Бланку Кастильскую (в 1241 году, во время монгольского нашествия, он называет ее «королевой Бланкой, матерью короля Франции, достопочтенной, любимой Господом женщиной»), обрушивается на Людовика во время крестового похода, осыпая его упреками за то, что он воспользовался средствами, полученными от Церкви, что свело на нет значение финансового вклада, произведенного французским королем с позволения Папы. Монаху было досадно.
Внутри Французского королевства критике подвергались три момента в проводимой королем политике.
Во-первых, его миротворческая политика, которую критиковали некоторые его советники; они принимали в штыки затишье, наступившее в его королевстве между вспышками феодальных войн и угрозой войн «национальных». Критика касалась прежде всего Парижского договора с Англией. Одержав победу на полях сражений, король мог диктовать условия, и для советников предложенный королю Англии компромисс был признаком слабости.
Во-вторых, ограничение власти знати, утрата ею независимости и полноты власти в их фьефах пробуждали критику в среде сеньоров. Нам это известно по делу Ангеррана де Куси. В одной песне, которую ученый издатель относит к самому концу его правления, звучит негодование того, кому хотелось бы «остаться хозяином моего фьефа»[1578].
Люди Франции, вот вы удивитесь! Я обращаюсь ко всем, рожденным во фьефах: ей-богу, вы уже не свободны, в вас не видят свободных людей; ибо вас судят ревизоры. Вы все жестоко обмануты и преданы, ибо уже некому прийти вам на помощь. Милая Франция! Тебе уже не идет это имя; но надо звать тебя страной рабов, страной трусов, королевством отверженных, над которым вершатся все новые и новые насилия.
Но в чем я уверен, так это в том, что такое закабаление, судя по тому, как оно проводится, не исходит от Бога. Увы! Верность, бедняжка, вы уже ни в ком не сыщете жалости. Вы могли бы обрести силу и мощь и встать на ноги, ибо вы — подружка нашего короля, но так мало ваших друзей вокруг него. Я не назову вам ни одного, кроме короля, да и тот так зависим от клира, что не может прийти вам на помощь. Им безразлично, что попирать: любовь к ближнему или грех.
Только не думайте, что эти слова я обращаю против моего сеньора. Боже упаси! Но я пекусь о его душе, и к тому же мне хочется остаться хозяином моего фьефа. Знай он об этом, он немедля восстановил бы справедливость; иного не вынесло бы его благородное сердце. Вот почему я предупреждаю его и даю ему знать об этом, дабы враг-дьявол, подстерегающий его, не восторжествовал над ним. Я бы стал клятвопреступником, если бы не дал моему сеньору такого совета.
В этом тексте имеются общие места упреков государя. Король не виноват. Во всем виновны его советники. Автор песни коварно обрушивает на короля его же этику. Он, кто так печется о спасении своей души, так занят правосудием и спрашивает совета добрых людей, готов глумиться над справедливостью, прислушиваться к дурным советам, готов стать добычей дьявола. Что хуже этого можно сказать Людовику Святому?
Наконец, неслыханный выпад, из которого явствует, что, заменяя древние процедуры, сохраняющие феодальные свободы, процедурой ревизии, Людовик Святой нанес удар по справедливости. Автор песни открыто говорит о предательстве и о laudator temporis acti, о добром старом «феодальном» времени, он уже не в силах сдержаться: «Малая Франция! Тебе уже не идет это имя; но надо звать тебя страной рабов, страной трусов, королевством отверженных, над которым вершатся все новые и новые насилия».
1578
Chanson sur les établissements du roi Saint Louis // Bibliothèque de l’École des chartes. 1840. T. I. P. 370–374.