Что касается Людовика Святого, то его положение неясное и довольно своеобразное. Когда он был признан совершеннолетним и стал поступать соответственно этому возрасту, неизвестно. Очевидно одно — не в четырнадцать лет. Это случилось потому, что после его восшествия на престол у власти находилась его мать Бланка Кастальская, которой, видимо, не хотелось от нее отказываться, а Людовик Святой, возможно, привык к такому положению дел. Может быть, мать подстраховывала его. Думается, между матерью и сыном царило такое согласие, что из опекунши она как-то незаметно превратилась в соправительницу сына, так что нельзя было сказать, что он царствует, но не правит, ибо Людовик стал управлять довольно рано. По крайней мере в трех случаях, о которых пойдет речь ниже, король, как кажется, действовал по собственной инициативе: в 1231 году во время военных действий в Бретани, в том же году при улаживании конфликта между Парижским университетом и королевским прево (в то время Людовику было семнадцать лет и в этом деле он вообще поступил наперекор матери) и конфликта с епископом Бове в 1233 году.
Во всяком случае, не исключено, что после женитьбы в 1234 году (в двадцатилетием возрасте) и по достижении двадцати одного года он правил самостоятельно, хотя мать оставалась рядом. В указах они долгое время фигурируют вместе, равноправно, и если после 1235 года он подписывает некоторые из них один, то параллельные указы свидетельствуют о том, что король советовался с матерью или, точнее, что она оказывала влияние на сына. Скорее всего, это не было простым политесом, но признанием сложившегося положения дел и непререкаемого авторитета. В то время, когда во Франции было три королевы: давно отвергнутая датчанка Ингеборга, вдова Филиппа Августа, живущая чаще всего в своем Орлеанском домене (где и умерла в 1236 году), Бланка и Маргарита Прованская, на которой в 1234 году женился Людовик Святой, только Бланку всегда называли просто королева (regina), тогда как Ингеборга была Орлеанской королевой (regina Aurelianensis), а Маргарита — молодой королевой (juvenis regina).
Но в 1227 году Людовик Святой, совсем мальчик, лично принял оммаж от своих вассалов и фуа от сеньоров. И самое главное, в конце 1226 года он был помазан на царство.
После принесения клятвы верности баронами и прелатами первое, что потребовал Людовик VIII для сына, была коронация. Он просил не затягивать с церемонией. Было важно, чтобы мальчик поскорее стал, как ему и положено, настоящим королем; это затруднило бы любое оспаривание его права на престол, а самое главное, положило бы конец тому смутному времени, когда один король умер, а новый еще не стал его полноправным преемником.
На одной миниатюре «Часослова Жанны Наваррской», выполненной в первой половине XIV века, изображен юный Людовик с матерью[156], оба на носилках; кортеж направляется в Реймс на коронацию. Мать с короной на голове; она опекает ребенка, и ей принадлежит власть, а Людовик идет навстречу святости: вокруг его головы нимб, так как миниатюра, выполненная уже после его канонизации, предназначена скорее для того, чтобы засвидетельствовать историческую вечность святого короля, святого с детства, чем соблюсти, как это принято ныне, подлинную историческую хронологию. Ведь это уже Людовик Святой, который будет миропомазан и коронован. Свершившаяся история и история грядущая идут рядом. Детство короля кончилось[157].
Далее я скажу о коронации французских королей в XIII веке, так как документы, связанные с историей Людовика Святого, относятся ко времени после его помазания на царство. Мы не располагаем сведениями о его коронации, и нам неизвестен порядок (ordo) литургии, предшествовавшей этой церемонии.
Хронисты отмечают три момента, связанных с коронацией Людовика IX. Первый — быстрота проведения ритуала. Причина ясна: страх междуцарствия (второго в истории Французского королевства, когда новый король не был миропомазан при жизни отца) усугублялся тем, что король был очень юн, а династия Капетингов еще не достигла могущества. Междуцарствие же — благоприятный момент, благоприятный даже не для того, чтобы оспаривать право на престол, ибо право старшего сына усопшего короля нерушимо, но для того, чтобы оказывать давление на этого еще не коронованного короля и его окружение. В то время, когда зарождалось понятие оскорбления его величества[158], междуцарствие — тот момент, когда новый король еще не обрел своего величества и когда совсем не возбраняется поднимать бунты и мятежи. Людовик VIII умер 8 ноября и был погребен 15 ноября. Людовика IX короновали 29 ноября. Три недели в условиях слабого освоения пространства и сложности, которой уже достигла организация церемонии коронации, — это смело.
156
Бланка Кастильская беременна последним ребенком, который родился после смерти Людовика VIII в начале 1227 года; это будущий король Неаполитанский и Сицилийский Карл Анжуйский.
157
Эта миниатюра из рукописи, хранящейся в Парижской Национальной библиотеке (fol. 97, Ms. Nouvelles Acquisitions latines 3145), воспроизведена на с. 216 следующей работы:
158
Понятие «оскорбление величества» (букв, «умаление величества» — лат. «minuta majestatis») возникло еще в республиканском Риме и означало особо тяжкие государственные преступления — измену, попытку захвата власти, возбуждение мятежей и волнений. Предполагалось, что такие действия оскорбляют (умаляют) достоинства и права римской общины. Установление единоличной власти императоров сопровождалось определенными юридическими выводами, согласно которым римский народ перенес свою власть и величие на особу правителя. Поэтому уже в I в. возобновленный закон об оскорблении величества стал применяться по отношению к тем, кто выражал оппозиционность в любой форме — от претензий на власть до невинных шуток в быту, а также вообще для расправы с неугодными. Надо отметить, что в понятии «majestas» соединялись смыслы высшего авторитета и священности одновременно. По глубоко архаическим, но весьма долго существовавшим представлениям римлян, именно община в целом обладала высшей властью в Римском государстве, при том, что община эта состояла не только из граждан, но и из богов — покровителей Вечного города. Поэтому оскорбление величества есть также — и даже в первую очередь — святотатство. Вместе с функциями власти община перенесла на императора и сакральные функции, так что оскорбление его оказывалось и оскорблением божества. В христианской Европе религиозные оттенки представлений о величестве усилились, ибо государь есть помазанник Божий, представитель Бога на земле. В ХII — ХIII вв. в Западной Европе начинается возрождение римского права, а отсюда — и возрождение представлений об оскорблении величества. Однако с христианской точки зрения (особенно в массовых представлениях — вспомним настойчивое стремление Жанны д’Арк короновать Карла VII) в полной мере государь обретает «majestas» — высший священный авторитет — лишь после коронации и миропомазания; до этого он, говоря современным языком, является лишь исполняющим обязанности государя, еще не утвержденным Богом.