Ничто так не печалило французского короля после взятия Дамьетты, как то, что в его распоряжении не было необходимого количества людей для защиты и заселения завоеванной земли и для освоения ее. Король привез с собой плуги, бороны, лопаты и прочие земледельческие орудия.
Колонизация, ограничивавшаяся Дамьеттой и несколькими территориями, имевшими стратегическое значение в Египте, должна была, таким образом, сопутствовать отвоеванию Иерусалима или, вернее, предшествовать ему, чтобы в дальнейшем обеспечить более надежную защиту Святой земли[280]. Возведение после взятия Дамьетты христианской церкви там свидетельствует о намерении заселить Египет христианами[281].
Не исключено, что этот план заселения севера Египта дополнялся подготовкой Людовика Святого к длительному пребыванию в Святой земле, то есть в тех местах, откуда большинство ходивших в крестовые походы до него королей-христиан, в том числе и французских, похоже, мечтали поскорее вернуться в свои европейские владения. Трудно сказать, предчувствовал ли Людовик в 1250 году, сразу после поражения и последовавших за тем плена и освобождения, что ему предстоит задержаться здесь надолго и что это пребывание резко прервут непредвиденные обстоятельства. Некоторые историки усматривают в этом импровизацию, порожденную обстоятельствами, и даже «перелом в восточной политике Капетингов», переход от отдельного крестового похода к константной защите Святых мест[282]. Мне же, напротив, думается, что Людовик Святой, рассчитывая на военный успех в Египте, заранее планировал остаться на Востоке и развернуть работу по укреплению обороноспособности христианских земель. По его мнению, поражение в Египте сделало присутствие в Святой земле тем более необходимым, как с точки зрения военной, так и нравственно-религиозной, и его пребывание прервало лишь известие о смерти Бланки Кастильской, что потребовало его возвращения во Францию в 1254 году. Перелом в средиземноморской и восточной политике Людовика Святого произошел не сразу, а постепенно, на протяжении 1239–1248 годов.
Людовик Святой произвел решительный переворот в идеологии крестовых походов: он шел на Восток не для того, чтобы узреть Гроб Господень, место погребения Христа, он шел не в Иерусалим, хранящий память о Страстях Христовых, — нет, он шел, чтобы попытаться стать Христом. Принять крест — всего лишь начало; цель — сам распятый Христос. Король страждущий постепенно трансформировался в короля-жертву, в короля-Христа, укоренению образа которого содействовали биографы и агиографы. Начиная с 1239 года, когда был похищен святой гвоздь, Людовик Святой укрепляется в своем поклонении Христу Страстей, распятому в Иерусалиме. Это была как бы первая веха на крестном пути короля, на пути, который приведет его сначала на Восток и в плен, а затем — в Африку и к гибели.
Тогда же, в 1239 году, в Святую землю отправились наиболее именитые французские бароны во главе с Тибо IV Шампанским. Юный король содействовал крестоносцам, разрешив им выступить в поход, и уладил многие проблемы его финансирования. Он даже придал «королевский» характер их войску, пожаловав коннетаблю Амори де Монфору право на геральдические лилии. К войску баронов присоединился брат короля Англии Ричард Корну эльский, ив 1241 году они договорились, что вернут Иерусалим христианам. Возможно, в успехе этого похода для Людовика Святого присутствовал мотив личного соперничества.
Вспомним, что трувер, повествующий о том, как Людовик, едва оправившись от болезни, взял крест, вложил ему в уста такие слова: «Уже давно дух мой за морем». Так что для короля заморские дали — это манящие горизонты, мечта, которую питают «коллективные образы и представления», присущие крестовым походам[283], и прежде всего — представление о двойственном Иерусалиме — земном и небесном, и о гробнице Христа, но, несомненно, и множество видений и пророчеств, сопутствующих тому ИЛИ иному эпизоду крестовых походов[284] в эмоциональном восприятии жизни Людовиком Святым, в его сердце Иерусалим был той заморской принцессой, которая, без сомнения, затмевала собою Бланку Кастильскую[285].
Как и во время встречи реликвий Страстей Христовых, но на сей раз соблюдая ритуалы крестовых походов (уход на святую войну и прощание с королевством), вновь отправлялась великая покаянная литургия. 12 июня 1248 года, в пятницу после Троицына дня, Людовик прибыл в Сен-Дени, чтобы принять орифламму, перевязь и посох из рук кардинала-легата О до: так объединились инсигния французского монарха, уходящего в военный поход, и инсигнии пилигрима, вступающего на путь крестоносного паломничества. Потом он вернулся в Париж и в окружении толп народа отправился босым в аббатство Сент-Антуан-де-Шан, основанное в 1198 году Фульком, кюре из Нёйи, великим проповедником Четвертого крестового похода. Там Людовик попросил монахов молиться за него и отбыл оттуда верхом; он переночевал в королевском дворце в Корбее, где задержался на несколько дней, чтобы официально назначить королеву-мать регентшей на время своего отсутствия, предоставив ей широкие и вместе с тем вполне конкретные полномочия[286]. Понятно, насколько удобную для правления королевством роль играла до сих пор Бланка Кастильская, которая, всецело подчиняясь королю-сыну (да и как могло быть иначе в династии Капетингов, исключившей женщин из числа престолонаследников), продолжала, даже по достижении Людовиком совершеннолетия, занимать место своего рода соправительницы короля. Черты ее характера в сочетании с опытом избавляли от необходимости вводить Бланку в курс дел. Король спокойно мог доверить ей советников, ибо знал, что мать не из тех, кем можно манипулировать.
280
См.:
281
284
Напр., в 1217 году по случаю взятия Дамьетты Иоанном Бриеннским, добрым знакомым юного Людовика IX при французском королевском дворе.
285
Ж. Ле Гофф намекает на популярный в куртуазной литературе сюжет «дальней любви», обычно связываемый (именно это имеется здесь в виду) с именем окситанского трубадура Джауфре Рюделя. В появившейся в первой половине ХIII в. явно апокрифической биографии рассказывается, что он полюбил графиню Триполитанскую (графство это, созданное в эпоху крестовых походов, находилось в Палестине), услышав о ее красоте и добродетелях от возвращавшихся из Святой земли паломников. Джауфре Рюдель посвятил графине множество песен и, желая увидеть ее, отправился в крестовый поход. По дороге он заболел и прибыл в Триполи умирающим, но все же успел встретиться с графиней и скончался у нее на руках. Графиня от горя постриглась в монахини. Эта история стала особенно популярна во Франции (да и в России) после появления драмы Э. Ростана «Принцесса Грёза» (1895).
286
Le Nain de Tillemont. Vie de Saint Louis… T. III. P. 180–181. Понятий регентство и регентша в ХIII веке не существовало. Бланка обрела право «охраны» (