Крупные торговцы с улицы Сен-Дени, которые испытывали мелочную ревность либо страх стать рогоносцами и раньше были полны сарказма по отношению к молодым придворным, теперь увидят, что такое налог кровью. За два года, с июля 1690 по август 1692 года, дом д'Окенкур (Монши) теряет трех из своих членов, все трое — полковники. В дневнике Данжо помещен длинный некролог, в котором перечислены убитыми или ранеными триста сорок шесть офицеров, знакомых автора, почти все придворные{200}. На этой полуофициальной доске почета упоминаются Кольберы пять раз, род Ларошфуко — четыре раза, род Фруле де Тессе, семья де Морне, Лотарингский дом — по три раза. Кто хочет понравиться королю и подать пример войскам, каждую весну первым отправляется на войну, а осенью возвращается оттуда последним; в начале 1696 года Людовик XIV поставит в упрек герцогу де Лаферте, что он уезжает последним и приезжает первым с фронта.
Таким образом, все королевство было призвано проявить своего рода национальную солидарность, которая будет скреплена тяготами очень жесткого подушного налога в 1695 году[97]. А король, скажем, что сделал кроме того, что послал под пушки своих подданных самого разного возраста? Его вклад в национальную оборону ограничился тем, что он взял город и крепость Намюр? Нет, Людовик действует как монарх, несущий полную ответственность за все, как король, который считается с мнением своих подданных, осмелимся сказать, с их чувствами, а вовсе не как деспот или фанфарон.
Людовик XIV не только сам воюет на фронте со всей королевской семьей, но и обрекает себя на большие жертвы. В 1688 году «дворцовые постройки, на которые ушло много денег, его бесконечно радовали, он любовался ими в компании людей, которых удостаивал своей дружбы»{49}. Уже в 1689 году король резко сокращает траты на строительство. 2 декабря 1689 года маркиз де Данжо записывает: «Король приказывает изъять большое количество лошадей из большой и малой конюшен, что дало экономию в 100 000 экю за год». Людовик не может запереть Версаль на ключ, закрыть Марли и Трианон, запереться в Тюильри для того, чтобы понравиться своим подданным и подать пример чрезвычайной экономии. Это означало бы для Европы: Франция на исходе сил, она не способна противостоять коалиции. На эти опасные и чрезмерные жесты Людовик XIV не идет, но все, что можно было сделать в данных условиях, он сделал.
Траты на дворцовые постройки, которые в 1688 году достигли 7 389 375 ливров, снижаются наполовину каждый год. В 1689 году они упали до 3 571 552 франков; в 1690 году они уже снизились до 1 569 781 ливра. В Сен-Жермене истрачено в 1688 году 147 779 ливров, а в 1690 году — только 22 195 ливров. В Марли в то же самое время траты снижаются с 283 412 до 87 630 франков. В связи с войной знаменитые работы на реке Эр и на Ментенонском канале приостанавливаются по двум причинам: из-за нехватки денег и отсутствия рабочих рук. В 1688 году эти работы стоили 1 932 376 франков; в 1689 году траты снизились до 871 731 франка; в 1690 году они составляли всего лишь 40 000 ливров{45}. Видно, что Людовик не с легким сердцем забросил эти работы, архитектором которых он себя считал и за проведением которых зорко следил. Он в какой-то степени приносит свою жертву государству и нации, то есть Отчизне.
Чтобы побудить двор и Париж придерживаться официальной политики экономии, 14 декабря 1689 года король издает указ «О регламентации ювелирных работ и производства посуды из золота и серебра»: все серебро богатых французов должно быть отдано на Монетный двор. И тут Его Величество подает пример. Уже 3 декабря придворные узнают, что он «заставил переплавить все свое прекрасное столовое серебро и, несмотря на дорогостоящую ювелирную работу, даже филигранные вещи»{26}. Серебряная версальская мебель — ничего более удивительного никто никогда ранее не видел — отправляется на переплавку. Эти работы начинаются 12 декабря 1689 года и продолжаются до 19 мая 1690 года. В течение пяти месяцев подряд король смотрит, как мало-помалу исчезают произведения искусства из драгоценных металлов: «секретеры, столы, круглые столики на одной ножке, сундуки, кресла, стулья, табуреты, длинные узкие скамьи со спинками, две стойки альковные с перилами (вес обеих доходил до 57 489 унций), каминные решетки, зеркальные оправы, торшеры, жирандоли, бра, подсвечники, нефы, тазы, вазы, урны, кувшины-амфоры, кувшины из серебра или золота, флаконы, чаши весов, подносы, солонки, горшки для цветов, курильницы, ящики для апельсиновых деревьев, носилки, ведра, клетки, чернильницы, перчаточницы, колбы, плевательницы»{26}, уже не говоря о всяких барельефах и статуэтках и не считая 668 комплектов серебряной филиграни, снятой с «сундуков, ларей, коробок, ваз, подсвечников, стульев, секретеров и т. д.».