Провидел тени туч
В тот смертный день, притихшие сады,
Когда погас последний светлый луч
Рождественской звезды.
Над чёрной глубиной
Поверхность блещет солнечным огнём.
Так вновь картина встала тьмой ночной,
Увиденная днём.
И чудится кругом
Жужжанье раздражённых голосов
В пространстве храма, этот вязкий ком
Из неразумных слов.
«Всего лишь паренёк!
Где голова, что только ждёт венца?
Где соразмерность членов, стройность ног?»
Ах, мелкие сердца!
А этот твёрдый взгляд!
Любовью светел, правдой неба чист;
Он проникает в сердце без преград
Стрелой, пронзившей лист.
Кто встретил этот взгляд —
Борьбы дыханьем к жизни пробуждён,
И нетерпеньем дух его объят
Воспрять и сбросить сон.
И в нём сомнений нет:
К святым стопам он склонится челом
И умолит: «Господь! Яви мне свет,
Веди Твоим путём!»
А вот вбегает мать,
Пробился и родитель... Голосок,
Почти что детский, начал укорять:
«Сыночек, как ты мог...
Три дня и твой отец
И я искали; не придумать нам...
Но люди подсказали наконец
И привели нас в храм».
Теперь ему черёд
«Зачем же вам искать?» у них спросить.
Но жаворонок мне в окно поёт
И рвётся мыслей нить.
И снова тишина
И пустота бесцветная кругом.
Так пропадает замок колдуна,
Возникший волшебством.
Рассветный час пришёл,
Но глаз раскрыть не пробую ничуть:
Всё словно ночь хватаю за подол
В желанье сон вернуть.
16 февраля 1861 г. [61]
ТРИ ЗАКАТА
Очнулся он от дум слегка,
Взглянул на встречную едва —
И в сердце сладкая тоска,
И закружилась голова:
Казалось в сумерках ему —
Сияет женственность сквозь тьму.
В его глазах тот вечер свят:
Звучала музыка в ушах
И Жизнь сияла как закат,
А как был лёгок каждый шаг!
Благословлял он мир земной,
Что наделял такой красой.
Иной был вечер, вновь зажглись
Огни светил над головой;
Они проститься здесь сошлись,
И шар закатный неживой
Покрыла облака парча,
Как будто в саван облача.
И долго память встречи той:
Слиянье уст, объятья рук
И облик, полускрытый мглой, —
Из забытья всплывали вдруг,
Тогда божественный хорал
Во тьме души его звучал.
Сюда он странником потом
Вернулся через много лет:
Всё те же улица и дом,
Но тех, кого искал, уж нет;
Излил он слёз и слов поток
Пред теми, кто понять не мог.
Лишь дети поднимали взгляд,
Оставив игрища в пыли;
Кто меньше — прянули назад,
А кто постарше — подошли,
Чтоб тронуть робкою рукой
Пришельца из страны другой.
Он сел. Сновали люди тут,
Где зрел её печальный взор
В последний раз он. Тех минут
Жила здесь память до сих пор:
Не умер звук её шагов,
Раздаться голос был готов.
Неспешно вечер угасал,
Спешили люди по домам,
Им слово жалобы бросал
Он в забытьи по временам
И ворошил уже впотьмах
Отчаянья никчёмный прах.
Не лето было; длинных дней
Уже закончился сезон.
Но в ранних сумерках в людей
Упорней вглядывался он.
Прошёл последний пешеход;
Вздохнул несчастный: «Не придёт!»
вернуться
61
Стихотворение написано под впечатлением от картины Хольмана Ханта (1827—1910), английского художника, одного из основателей «братства прерафаэлитов». Кэрролл познакомился с Хольманом Хантом в 1857 году, в один год с получением степени магистра. Сюжет картины Ханта и, соответственно, данного стихотворения основан на евангельском рассказе: двенадцатилетний Иисус задержался в Храме после ухода оттуда Иосифа и Марии, так что они долго искали его по Иерусалиму. «Через три дня нашли Его в храме, сидящего посреди учителей, слушающего их и спрашивающего их» (Лук., 2:46.).