ЗАТЯНУВШЕЕСЯ УХАЖИВАНИЕ
Девица одна у решётки окна
Стояла с собачкой у ног.
За улицей тихо следила она,
Там люд прохожий тёк.
«К дверям какой-то подошёл
И трётся о косяк.
Совет мне дай, мой попингай,
Впустить его, иль как?»
Зачёлкал мудрый попингай [69],
Кружа под потолком:
«Впусти, раз так — пришёл, никак,
К тебе он женихом».
Вошёл в гостиную чудак,
Смиренно, как во храм.
«Признали? Я — тот, кто из году в год
В любви был верен вам».
«Но как же мне было про то прознать?
Давно б сказали вы!
Да, как было, сударь, про то мне знать?
Не знала я, увы!»
Сказал он: «Ах!» — и уже на щеках
Солёных слёз ручьи.
«В неделю по разу, по нескольку раз
Признанья летели мои.
Колечки вспомни, госпожа,
На пальцы посмотри.
На сердце руку положа —
Послал семь дюжин и три».
«Тут спору нет, — девица в ответ. —
Моей собачке свит
Из них поводок, златой ручеёк —
Глядите, как блестит».
«А как же пряди, пряди где,
Концы моих чёрных волос?
Я слал их по суше, я слал по воде,
И к вам почтальон их нёс».
«И тут спору нет, — девица в ответ. —
Побольше б таких кудрей.
Я их в тюфячок, а тот — под бочок
Собачичке моей».
«Но где же, где же письмецо
С тесьмою вкривь и вкровь?
В нём дышит каждое словцо
Признаньем про любовь».
«Приносит раз с тесьмой — от вас? —
Конвертик почтальон.
Да вот беда-то, что без оплаты,
И брать был не резон».
«О, горькая весть! Письма не донесть!
А в нём всё как есть про любовь!
Так суть письмеца я вам до конца
Нынче поведаю вновь».
Зачёлкал мудрый попингай,
Взметая перья прядь:
«Ходатай, складно отвечай
Да на колени падь!»
Склонил колени он пред ней,
То в жар его, то в хлад.
«О Дева, скорбных повестей
Услышишь ты доклад!
Пять лет сперва, пять лет потом
Твой каждый, Дева, шаг
Встречал я вздохом и кивком —
Во всех романах так.
И десять лет — унылых лет! —
Влюблённый взор бросал;
Я слал цветы тебе чуть свет
И валентинки слал.
Пять долгих лет и снова пять
Я жил в чужой стране,
Тая мечты, что чувством ты
Проникнешься ко мне.
Уж тридцать минуло годков,
И покинул я чуждый край.
Вот, пришёл тебе сказать про любовь,
Так руку, Дева, мне дай!»
А что же Дева? Ни в хлад, ни в жар;
Ему подаёт платок.
«Мне, право, немного вас даже жаль
И странно слышать про то».
Со смехом клёкчет попингай,
Презрительно когтит:
«Как ты, ухаживать, я чай,
Не каждый захотит!»
Собачка прыгает кульком
(Зубов поберегись!),
Колечет звонким поводком,
Натявкивая ввысь.
«Собачка, тише, ну же, шу!
И ты, мой попингай!
Я кое-что ему скажу;
Молчи и не встревай!»
Собачка лает и рычит,
Девица топ ногой;
Пришлец — и тот сквозь шум кричит,
Привлечь вниманье той.
Клекочет гнусный попингай
Сердитей и звончей,
Но всё ж собачкин громкий лай
Несносней для очей.
На кухне слуги и служан-
Ки сбились у плиты:
Хоть слышат шум, да нейдёт на ум
Причина суеты.
Воскликнул поварёнок
(Мальчонка не худой):
«Так кто из нас пойдёт сейчас
Восстановить покой?»
вернуться
69
Эта птица, вполне вероятно, являлась у наших прародителей предметом домашнего обихода (см. «Песни [шотландской] границы»); она по собственному почину предлагала свои советы и нравственные соображения по любому возможному поводу — совершенно в стиле хора из греческой комедии. —