В эпилоге к «Губернским очеркам» перед глазами автора проходила символическая похоронная процессия, и на вопрос его — «но кого же хоронят? кого же хоронят?» — один из героев очерков полуиронически отвечал автору и читателям: «— Прошлые времена хоронят!». Эту тему Салтыков и положил в основу задуманной им «Книги об умирающих», в которой должна была пройти перед читателями целая галлерея или физически или духовно умирающих «героев» прошлых времен — времен Николаевского режима и крепостного права. «Смерть Пазухина», примыкающая к «Губернским очеркам» и даже отнесенная к ним в рукописной пометке самим автором, недаром называлась сперва просто «Смерть», а потом — «Царство Смерти». Эта пьеса одинаково могла войти и в четвертый том «Губернских очерков», и в задуманную «Книгу об умирающих».
Салтыков впервые напечатал «Два отрывка из книги об умирающих» в мартовском номере «Русского Вестника» за 1855 год; и не случайно первым из этих отрывков была «Смерть Живновского», одного из видных действующих лиц и «Губернских очерков» и «Смерти Пазухина». Заглавие «Смерть Живновского» осталось только в черновой рукописи, в то время как в журнальном тексте очерк этот обозначен только цифрой I. Мы сейчас увидим, что Салтыков неоднократно менял свои планы относительно начала «Книги об умирающих» и делал первым вступительным очерком то «Смерть Живновского», то «Гегемониева», то «Госпожу Падейкову». Кстати сказать, из всех этих трех очерков только «Смерть Живновского», связывающая «Губернские очерки» с «Книгой об умирающих», осталась не включенной Салтыковым ни в один из сборников его произведений и доселе неизвестна читателям его собрания сочинений.
Открывая этим очерком в «Русском Вестнике» печатание первых отрывков из новой задуманной книги, Салтыков сопроводил их следующим примечанием от автора: «Под названием „Книги об умирающих“ автор предположил написать целый ряд рассказов, сцен, переписок и т. д., в которых действуют люди, ставшие вследствие известных причин в разлад с общим строем воззрений и убеждений. Здесь предлагаются два отрывка, представляющие крайние границы этой галлереи: начало и конец ее». Таким образом видно, что «началом галлереи» должна была служить «Смерть Живновского» — отставного подпоручика, хорошо известного читателям еще по «Губернским очеркам». Живновский уже пятнадцать лет мотался по Крутогорску на побегушках у купцов и помещиков — и наконец «сломился под тяжестью свой собственной деятельности». Монологи умирающего Живновского и составляют содержание всего очерка, вторым действующим лицом которого является ухаживающий за ним во время болезни тоже знакомый читателям «Губернских очерков» Рогожкин. Встречаются еще имена Топоркова и Поползновейкиной, с ссылкою автора на «Губернские очерки» и в частности на рассказ «Обманутый подпоручик». Таким образом, открывающий «Книгу об умирающих» рассказ сам автор тесно связывает со своим крутогорским циклом. «Книга об умирающих» должна была стать как бы «пятым томом» «Губернских очерков».
Второй из отрывков, напечатанных в «Русском Вестнике», помечен без заглавия римскою цифрою II и, как мы уже слышали от автора, являлся заключением всей этой еще не написанной книги. Этот отрывок представляет собою как бы предсмертную исповедь одного из представителей «умирающего» поколения к другому его представителю и написан в форме письма; отрывок этот тоже никогда не перепечатывался Салтыковым в позднейших его сборниках. Интересно, что за «умирающим», исповедывающимся в своем письме, отчасти стоит и сам Салтыков: это он говорит, конечно, о «странной (своей) молодости», о том, что молодость эта прошла под влиянием книг, излагавших «вечноюные и вечномилые утопии». Но — с другой стороны — в отрывке речь идет о «лишних людях» (и это в последний раз, что представитель их проходит в произведении Салтыкова), которые никак не могут приспособиться к бурной жизни эпохи начала шестидесятых годов, поэтому считать этот отрывок всецело автобиографическим не приходится; он автобиографичен лишь отчасти, но и в этом отношении должен еще обратить на себя особенное внимание будущих исследователей жизни Салтыкова.
После этих первых двух отрывков из «Книги об умирающих» прошел целый год до появления новых отрывков — год, как мы уже знаем, вообще являющийся пробелом в художественном творчестве Салтыкова, всецело занЯ-того тогда своей службой в Рязани. Одним из побудительных поводов к возобновлению его литературной деятельности было появление нового еженедельного журнала «Московский Вестник», который должен был выходить с 1859 года под редакцией близкого друга Салтыкова, проф. П. В. Павлова. В письме из Рязани к В. П. Безобразову от 1 октября 1858 года Салтыков сообщал о намерении Павлова издавать этот журнал и привлечь главным сотрудником писателяэтнографа П. Якушкина, известного, между прочим, и своим пьянством. «Боюсь, — писал Салтыков про Павлова, — чтобы через месяц не пришлось ему переменить название и переименоваться „Московским Кабаком“, в котором я, однакож, буду одним из усерднейших целовальников» [130]. Хотя Павлову и не удалось официально стать во главе журнала, но Салтыков сдержал свое обещание и именно в этом журнале напечатал в течение 1859 года три следующие свои очерка из «Книги об умирающих». Это были, вопервых, «Генерал Зубатов», напечатанный еще в январских номерах «Московского Вестника» за 1859 год (№ 3), и «Гегемониев» — в апрельских номерах этого же журнала (№ 15); они были напечатаны под общим заглавием «Из книги об умирающих», как первый и второй очерки этой книги. Наконец, в ноябрьских номерах того же года (№ 46) была помещена сцена «Погребенные заживо», во втором отдельном издании «Сатир в прозе» переименованная в «Недовольных». «Генерал Зубатов» был включен позднее Салтыковым в сборник «Невинных рассказов» под заглавием просто «Зубатов»; очерк этот снова проводит тесную связь между «Губернскими очеркам» и «Книгой об умирающих». Связь эта доходит иногда до использования мелких подробностей, заставляющих предполагать, что написан он был задолго до напечатания и, быть может, набросан был автором еще в эпоху «Губернских очерков». Такой подробностью являются, например, рассуждения генерала Зубатова о грамотности. В разговоре с губернским сослуживцем он проводит мысли, что для грамотности «у нас еще почва недостаточно, так сказать, взрыхлена», хотя, с другой стороны, генерал скорее склоняется в пользу того мнения, «что тут совсем никакой почвы не надобно»; однако он в глубине души вполне соглашается с мнением тех «специалистов», которые «на основании достоверных фактов утверждают, что на пятьсот грамотеев двести непременно оказываются негодяями». Если вспомнить, что в «Приезде ревизора» (1857 г.) еще более пространно развивается эта же тема о том, что прежде грамотности народу нужно «истинное просвещение» и что грамотность «распространяет у нас ябедников», — если вспомнить дальше, что все эти ядовитые тирады об «истинном просвещении» и о вреде грамотности для народа впервые встречаются у Салтыкова еще в одном из «Губернских очерков» («Озорники», напечатано в январе 1857 года), то, зная привычку Салтыкова отзываться на злободневные вопросы, можно предположить, что и «Генерал Зубатов» был набросан в том же 1857 году, когда вопросы об «истинном просвещении» и вреде грамотности для народа были так неудачно поставлены на очередь Далем, вызвавшим возмущение и протест всей либеральной печати того времени. Об этом мы имели случай говорить, разбирая очерк «Озорники» и говоря вообще о «Губернских очерках» Салтыкова.
Почти то же самое можно повторить и об очерке «Гегемониев»: если он и не был написан в 1857 году, то во всяком случае основные мысли его и его тема были твердо поставлены Салтыковым именно в произведениях 1857 года. Мы уже видели, говоря об очерке «Жених», что в нем Порфирий Петрович предлагает Вологжанину «обратиться за наставлениями к отставному коллежскому ассесору Зиновию Захарычу Гегемониеву», который «не откажется понапутствовать молодого человека». Роль Вологжанина в очерке «Гегемониев» играет теперь коллежский регистратор Потанчиков, получивший место станового пристава и отправляющийся за напутствием к Гегемониеву. Связь «Жениха» с «Губернскими очерками» была установлена выше; связь эта протягивается теперь к «Гегемониеву», т. е. к «Книге об умирающих». Но эта связь с творчеством Салтыкова 1857 года становится еще более разительной, если обратить внимание на основную тему того «напутствия», которым уходящий из жизни Гегемониев поучает будущего станового пристава Потанчикова. Как известно, Гегемониев «смотрит в корень» и ребром ставит вопрос; «что есть становой?». Отвечая на это, что «становой есть, ни мало, ни много, невещественных отношений вещественное изображение» (интересно в этой фразе явное заимствование слов молодого Адуева из «Обыкновенной истории» Гончарова!), Гегемониев рассказывает целую притчу о призвании из-за моря варягов. В его толковании три братаваряга, которые пришли «княжить и володеть нами», были первыми представителями провинциальной администрации: «первыйто брат капитанисправник, второйто брат стряпчий, а третий братец, маленький да востренький, — сам мусье окружной!». И далее подробно развивается эта тема о бюрократии, к которой, как мы знаем, в 1857 г. Салтыков относился далеко не так, как двумя годами позднее. Ядовитое описание административного управления России бюрократией невольно приводит к мысли, что «Гегемониев» написан начерно именно в 1857 году и двумя годами позднее лишь обработан окончательно для печати.