Они держали её за руки спиной к креслу, потом подтолкнули, и она упала в него. Таран подскочил к столу и выдернул телефонный шнур, и один за другим они выскользнули в коридор, пока Розетт, барахтаясь, выбиралась из кресла. Теперь они были в безопасности. Вожак, уходя, вынул из двери ключ и запер её снаружи.
— Святой Иисусе, ну и женщина! — воскликнул он.
— Совсем рехнулась. Ты только послушай, — сказал Уильям.
Они стояли под дверью, стараясь угадать, что делается в комнате.
Сначала слышался только визг, затем она стала колотить в дверь, не переставая при этом визжать. Голос был какой-то нечеловеческий, неженский. Это был рёв разъярённого быка, хотя слова сохраняли отчётливый смысл.
— А теперь к девушкам, быстро, — приказал Вожак. — И настройтесь, пожалуйста, на серьёзный лад. Ведите себя как подобает серьёзным людям.
Он бегом бросился по коридору к гардеробной, Таран с Уильямом за ним. Перед дверью он остановился. Из конторы по-прежнему доносились вопли.
— Молчите, не говорите ни слова. И сделайте серьёзную мину, — сказал он, прежде чем открыть дверь.
В комнате было примерно двенадцать девушек. Они разом подняли головы. Разговоры оборвались, и все глаза теперь были прикованы к стоящему в дверях Вожаку.
— Военная полиция, — объявил он, прищёлкнув каблуками. — Les Gendarmes Militaires. — Он произнёс это строгим голосом, вытянувшись по стойке «смирно». Лицо было непроницаемо, и он не снял берет. Таран и Уильям стояли за его спиной.
— Военная полиция, — повторил он, достал своё удостоверение и, держа его двумя пальцами, показал девушкам.
Девушки не шелохнулись, у них не вырвалось ни звука. Они замерли в позах, в которых их застали, и оттого, что они не двигались, казалось, будто это живые картины. Одна из них натягивала чулок и, успев натянуть его до колена, застыла с задранной ногой. Другая поправляла причёску и сейчас смотрела на Вожака, так и не отняв рук от головы. Третья мазала губы и осталась стоять с помадой у рта. Несколько девушек праздно сидели на простых деревянных стульях у стен и, подняв головы, глядели на дверь. На большинстве из них были вечерние платья из какого-то блестящего шёлка, хотя одна или две так и остались полуодетыми. Но всё же большая часть девушек была в чём-то ослепительно зелёном, ослепительно синем, красном, золотом. Обратив лица к двери, когда вошёл Вожак, они более не шевелились, словно разыгрывали живые картины.
Выдержав паузу, Вожак сказал:
— От лица военных властей я заранее приношу вам извинения за причинённое беспокойство. Примите и мои извинения, милые барышни, но вам необходимо будет пойти с нами для перерегистрации и всего такого прочего. После этого вы будете свободны. Всё это не более чем простая формальность. А сейчас попрошу вас пройти с нами. Я уже обо всём договорился с мадам.
Он кончил, но девушки по-прежнему не двигались.
— Прошу вас, наденьте пальто. Мы ведь только военные. — Он сделал шаг в сторону и придержал дверь. Живые картины разом рассыпались — девушки поднялись, начали перешёптываться, на лицах было недоумение. Две или три направились к двери, за ними последовали остальные. Девушки, которые не успели полностью одеться до прихода лётчиков, торопливо накинули платья, наскоро пригладили руками волосы и поспешили за своими товарками. Ни у одной из девушек не было пальто.
— Пересчитай их, — сказал Вожак Тарану, когда девушки гуськом проходили в дверь.
Таран сосчитал вслух — всего четырнадцать.
— Четырнадцать, сэр, — доложил он по всем правилам, как подобает эскадронному старшине.
— Хорошо, — одобрил Вожак и, повернувшись к девушкам, которые столпились в коридоре, сказал: — Мадам передала мне список с вашими именами, и поэтому я прошу вас, милые барышни, постарайтесь не разбегаться. И не беспокойтесь, это простая формальность со стороны военной администрации.
Уильям был уже в коридоре — он открыл дверь, ведущую на лестницу, и вышел первым. Девушки двинулись за ним. Вожак и Таран замыкали процессию. Девушки притихли, видно было, что они озадачены, обеспокоены в немного испуганы, они молчали, за исключением высокой черноволосой девушки, которая воскликнула:
— Mon Dieu[4], формальность со стороны военной администрации! Mon Dieu, а что дальше?
Этим всё и ограничилось, и они молча спустились по лестнице. В холле их встретил египтянин с плоским лицом и изуродованными ушами. Увидев его, они решили, что скандала не миновать, но Вожак ловко помахал удостоверением у него перед носом.
— Военная полиция, — сказал он.