Махабхарата. Рамаяна

[Сита отсылает Лакшману] (Часть 45)

Тем временем кинулась к деверю в страхе великом
Безгрешная Сита, расстроена ракшаса криком.

«Ты Раме беги на подмогу, покамест не поздно! —
Молила жена дивнобедрая Лакшману слезно, —

Нечистые духи его раздирают на части,
Точь-в-точь как быка благородного — львиные пасти!»

Но с места не тронулся Лакшмана: старшего брата
Запрет покидать луноликую помнил он свято.

Разгневалась Джа́наки дева: «Рожденный Сумитрой,
Ты Раме не брат, — супостат криводушный и хитрый!

Как видно, ты гибели Рагху потомка желаешь,
Затем что бесстыдно ко мне вожделеньем пылаешь!

Лишенная милого мужа, не мыслю я жизни!»
И горечь звучала в неправой ее укоризне.

Но Лакшмана верный, свою обуздавший гордыню,
Ладони сложил: «Почитаю тебя, как богиню!

Хоть женщины несправедливы и судят предвзято,
По-прежнему имя твое для меня будет свято.

Услышит ли Рама, вернувшись, твой голос напевный?
Увидит ли очи своей ненаглядной царевны?»

«О Лакшмана! — нежные щеки рыдающей Ситы
Слезами горючими были обильно политы. —

Без милого Рамы напьюсь ядовитого зелья,
Петлей удавлюсь, разобьюсь я о камни ущелья!

Взойду на костер или брошусь в речную пучину,
Но — Рамой клянусь! — не взгляну на другого мужчину».

Бия себя в грудь, предавалась печали царевна,
И сын Дашаратхи ее утешал задушевно.

Ладони сложив, он склонился почтительно снова,
Но бедная Сита в ответ не сказала ни слова.

На выручку старшему брату пустился он вскоре,
И деву Митхи́лы покинуть пришлось ему в горе.

[Разговор Раваны с Ситой] (Часть 46)

Явился в обитель, что выстроил сын Каушальи,
Владыка Летающих Ночью, обутый в сандальи,

С пучком, одеянье шафранного цвета носящий,
И с чашей — как брахман святой [217], подаянья просящий.

И зонт его круглый увидела Джанаки дева,
И посох тройчатый висел на плече его слева.

Под видом святого к царевне, оставленной в чаще,
Направился ракшасов раджа великоблестящий.

Без солнца и месяца в сумерки мрак надвигался —
Без Рамы и Лакшманы — Равана так приближался!

На Ситу он хищно взирал, как на Рохини — Раху.
Листвой шелестеть перестали деревья со страху.

Как прежде, не дул освежающий ветер в испуге,
Когда он украдкой к чужой подбирался супруге.

Года́вари быстрые волны замедлили разом
Теченье свое, за злодеем следя красноглазым,

Что, Рамы используя слабость, походкой неспешной,
Монахом одет, подступал, многогрешный, к безгрешной.

Царевна блистала звездой обольстительной, Читрой,
Вблизи пламенел грозновещей планетой [218]Злохитрый.

Надев благочестья личину, был Десятиглавый
Похож на трясину, где выросли пышные травы. [219]

Он молча взирал на прекрасную Рамы подругу,
Что ликом своим, как луна, освещала округу.

Пунцовые губы и щек бархатистых румянец
Узрел он и белых зубов ослепительный глянец.

Рыданья и вопли красавицы, горем убитой,
К нему долетали из хижины, листьями крытой.

И слушал неправедный Равана, стоя снаружи,
Как в хижине плачет Митхилы царевна о муже.

217

…как брахман святой… — См. прим. 7. На четвертой — последней — жизненной стадии благочестивый брахман был должен покинуть лесной скит и, бродя в одиночестве и блюдя аскезу, отойти, наконец, в мир иной. Равана, похоже, принял облик брахмана, находящегося в этой последней стадии, то есть отринувшего все мирское и питавшегося подаянием. Приведенное в тексте описание (особенно — «одеянье шафранного цвета» и «чаша для сбора подаяния», не обязательные для брахмана-отшельника), однако, скорее соответствует внешности буддийского странствующего монаха и является, таким образом, более поздним добавлением, каких немало в «Рамаяне».

218

…пламенел грозновещей планетой… — Подразумевается похожая на раскаленный уголь зловещая планета Марс, сулящая войны и несчастья; метафора, вероятно, относится к налитым кровью глазам Раваны.

219

…был Десятиглавый // Похож на трясину, где выросли пышные травы. — Распространенный в индийской поэзии образ бездонного колодца, заросшего травой и потому незаметного; символ опасности и коварства.