Высоко вздымая цветущих деревьев макушки,
Красуются скалы, верхами касаясь друг дружки.
Гирляндами пчел-медоносиц, жужжащих и пьющих,
Увенчаны ветви деревьев, от ветра поющих.
Как люди, одетые в царственно-желтые платья,
Деревья бобовые — в золоте сплошь, без изъятья.
Названье дождя золотого дано карникарам,
Чьи ветви обильно усыпаны золотом ярым.
О Лакшмана, птиц голоса в несмолкающем хоре
На душу мою навевают не радость, а горе.
И, слушая кокиля пенье, не только злосчастьем
Я мучим, по также и бога любви самовластьем.
Влюбленный датью́ха
[226], что свищет вблизи водопада —
Услада для слуха, царевич, а сердце не радо!
Из чащи цветущей доносится щебет и шорох.
Как сладостна разноголосица птиц разнопёрых!
Порхают они по деревьям, кустам и лианам.
Самцы сладкогласные жмутся к подружкам желанным.
Не молкнет ликующий сорокопут, и датьюха,
И кокиль, своим кукованьем чарующий ухо.
В оранжево-рдяных соцветьях, пылает ашока
И пламень любовный во мне разжигает жестоко.
Царевич, я гибну, весенним огнем опаленный.
Его языки — темно-красные эти бутоны.
О Лакшмана! Жить я не мыслю без той чаровницы,
Чья речь сладкозвучна, овеяны негой ресницы.
Без той дивногласной, с кудрей шелковистой завесой,
Без той, сопричастной весеннему празднику леса.
Я в месяце ма́дху
[227]любуюсь на пляски павлиньи,
От ветра лесного невольно впадая в унынье.
Хвосты на ветру опахалами чудно трепещут.
Глазки́ оперенья сквозными кристаллами блещут.
Взгляни, в отдаленье танцует павлин величаво.
В любовном томленье за пляшущим следует пава.
Ликуя, раскинули крылья павлины-танцоры.
Им служат приютом лесные долины и горы.
О Лакшмана, участь моя им сдается забавой.
Ведь Ланки владыка в леса прилетал не за павой!
И трепетно ждут приближения самок павлиньих
Красавцы с хвостами в глазка́х золотистых и синих.
О Лакшмана, сладостный месяц любви и цветенья
На душу мою навевает печаль и смятенье.
Как пава — в павлине, во мне бы искала утехи,
Любовью пылая, прекрасная дева Видехи.
Усыпаны ветви горящими, как самоцветы,
Соцветьями, но не сулят мне плодов пустоцветы!
Без пользы они опадут, и осыплются пчелы
С деревьев, что будут зимою бесплодны и голы.
Мой Лакшмана, в благоухающих кущах блаженно
Пернатых певцов переливы звучат и колена.
Пчела шестиногая, как бы пронзенная страстью,
Прильнула к цветку и, дрожа, упивается сластью.
Цветет беспечально ашока, но дивное свойство
Священного древа меня повергает в расстройство.
Цветущие манго подобны мужам, поглощенным
Любовной игрой, благовонной смолой умащенным.
Стекаются слуги Куберы в лесные долины, —
Кимнары с людским естеством, с головой лошадиной.
И лилии «на́лина»
[228]благоуханные блещут
На озере Пампа, где волны прозрачные плещут.
Везде в изобилии гуси и утки рябые,
И влагу кристальную лилии пьют голубые.
Над светлыми водами лотосы дышат покоем.
На глади озерной, как солнце, блистающим слоем
Тычинки слежались, пчелиным стрясенные роем.
вернуться
227