К волшебному озеру Пампа слоновьи, оленьи
Стада устремляются, жажде ища утоленья.
Приют чакрава́к
[229]златопёрых, оно, посредине
Лесами поросшего края, блестит в котловине.
Подернута рябью от ветра внезапных усилий,
Колышет вода белоснежные чашечки лилий.
Но тягостна жизнь без моей дивноокой царевны!
Глаза у нее словно лотосы, голос напевный.
И горе тому, кто терзается думой всечасной
Об этой безмерно прекрасной и столь сладкогласной!
О Лакшмана, свыкнуться с мукой любовной нетрудно,
Когда б не весна, не деревья, расцветшие чудно.
Теперь досаждает мне блеском своим неуместным
Все то, что от близости Ситы казалось прелестным.
Сомкнувшийся лотос на яблоко Ситы глазное
Походит округлостью нежной и голубизною.
Порывистым ветром тычинки душистые сбиты.
Я запахом их опьянен, как дыханием Ситы!
Взгляни, порожденный Сумитрой, царицею нашей,
Какие деревья стоят над озерною чашей!
Вокруг — обвиваются полные неги лианы,
Как девы прекрасные, жаждой любви обуянны.
Мой Лакшмана, что за веселье, какая услада,
Какое блаженство для сердца, приманка для взгляда!
Роскошные эти цветы, уступая желанью
Вползающих пчел, награждают их сладостной данью.
Застелены горные склоны цветочным покровом,
Где царственно-желтый узор переплелся с пунцовым.
Красуясь, как ложе, укрытое радужной тканью,
Обязана этим земля лепестков опаданью.
Поскольку зима на исходе, цветут, соревнуясь,
Деревья лесные, природе своей повинуясь.
В цветущих вершинах гуденье пчелиного роя
Звучит, словно вызов соперников, жаждущих боя.
Не надобны мне ни Айодхья, ни Индры столица!
С моей дивноглазой желал бы я здесь поселиться.
Часы проводя без помехи в любовных забавах,
Царевну Видехи ласкать в усладительных травах.
Лесные, обильно цветущие ветви нависли,
Мой ум помрачая, в разброд приводя мои мысли.
На озере Пампа гнездятся казарки и цапли.
На лотосах свежих искрятся прозрачные капли.
О чадо Сумитры! Огромное стадо оленье
Пасется у озера Пампа, где слышится пенье
Ликующих птиц. Полюбуйся на их оперенье!
Но, Лакшмана, я с луноликой подругой в разлуке!
Лишь масла в огонь подливают волшебные звуки.
Мне смуглую деву с глазами испуганной лани
Напомнили самки оленьи на светлой поляне.
Царицу премудрую смею ли ввергнуть в печаль я?
Ведь спросит меня о невестке своей Каушалья!
Не в силах я, Лакшмана, вынести Ситы утрату.
Один возвращайся к достойному Бхарате, брату».
Расплакался горько царевич, исполненный блеска,
Но Лакшмана Раме промолвил разумно и веско:
«Опомнись, прекрасный! Блажен, кто собою владеет.
У сильного духом рассудок вовек не скудеет.
О Рама! Не знают ни в чем храбрецы преткновенья.
Мы Джанаки дочь обретем, — лишь достало бы рвенья!
Прославленный духа величьем и твердостью воли,
Не бейся в тенетах любви, отрешись и от боли!»
Одумался Рама, и Лакшмана вскоре заметил,
Что полон отваги царевич и разумом светел.
С вершины горы, своего прибежища, царь обезьян Сугрива замечает Раму и Лакшману. Он думает, что это воины его коварного брата Ва́лина, который послал их препроводить Сугриву в царство смерти. Он призывает друга и советника своего Ханумана и просит разведать, кто эти люди.
вернуться
229