[Хануман любуется Ланкой]
(Часть 3)
Храбрец Хануман! Перепрыгнул он стену твердыни,
Что ракшасов грозный владыка воздвигнул в гордыне,
И город увидел, исполненный царственной мощи,
Прохладные воды, сады, густолистые рощи.
Как в небе осеннем густых облаков очертанья,
Белеют в сиянье луны исполинские зданья,
Достойное место нашли бы в столице Куберы
Их башни и своды порталов, прекрасных сверх меры.
Как в царстве змеином подземная блещет столица,
Так сонмом светил озаренная Ланка искрится.
Под стать Амара́вати — Индры столице небесной,
Стеной золотой обнесен этот остров чудесный,
От ветра гудит, в Океан обрываясь отвесно.
Колышутся стяги, и кажется музыкой дивной
Висящих сетей с колокольцами звон переливный.
На Ланку, ее золотые ворота и храмы
Глядел в изумленье сподвижник великого Рамы.
В ее мостовых дорогие сверкали каменья,
Хрусталь, жемчуга, лазурит и другие вкрапленья.
Был каждый проём восхитительных сводчатых башен
Литьем золотым и серебряной ковкой украшен.
Смарагдами проступни лестниц усыпаны были,
И чудом площадки в светящемся воздухе плыли.
То слышался флейты и ви́ны напев музыкальный,
То — клик лебединый, то ибиса голос печальный.
Казалась волшебная Ланка небесным селеньем,
Парящим в ночных облаках бестелесным виденьем.
[Хануман бродит по Ланке]
(Часть 4)
Являя души обезьяньей красу и величье,
Сын Ветра отважный сменил произвольно обличье,
И стену твердыни шутя перепрыгнул он вскоре,
Хоть Ланки властитель ворота держал на затворе.
В столицу вступил Хануман, о Сугриве радея,
Своим появленьем приблизил он гибель злодея.
И Царским Путем, пролегавшим по улице главной,
Где пахло цветами, прошел Хануман достославный.
Со смехом из окон и музыкой — запах цветочный
На острове дивном сливался порой полуночной.
На храмах алмазные чудно блистали стрекала.
Как твердь с облаками, прекрасная Ланка сверкала.
Гирляндами каменных лотосов зданья столицы
Украшены были, но пышных цветов плетеницы
Пестрели на белых дворцах, по соседству с резьбою,
И каменный этот узор оживляли собою.
В ушах обезьяны звучали сладчайшие трели,
Как будто в три голоса девы небесные пели.
Певиц голоса́ источали волну сладострастья.
Звенели бубенчиками пояса и запястья.
Из окон распахнутых плыл аромат благовоний.
На лестницах слышался гул и плесканье ладоней.
И веды читали в домах, и твердили заклятья
Хранители Чар, плотоядного Раваны братья.
На Царском Пути обезьяна узрела ораву,
Ревущую десятиглавому Раване славу.
У царских палат притаилась в кустах обезьяна,
И новое диво явилось очам Ханумана:
Чудовища в шкурах звериных, иные — нагие,
С обритой макушкой, с косой на затылке — другие,
С пучками священной травы
[244], с булавами, жезлами,
С жаровнями, где возжигается таинства пламя,
С дрекольем, с оружьем теснились нечистые духи.
Там были один — одноглазый, другой — одноухий…
вернуться
244