А если позже ему другой путь больше понравится, то ему стоит подумать: сей путь определил тебе Бог, и он для Него наилучший. В этом человек должен довериться Богу и должен все благие пути свести в тот единственный путь, воспринимая в нем и ему соответственно вещи, какого бы рода они ни были. Ибо что доброго Бог одному пути придал и присвоил, то самое можно найти и в других добрых путях. В одном пути следует все добрые пути воспринять, — а не только сего пути свойства. Ведь в любом случае человек должен делать что-то одно, он не способен все делать. Но это одно должно быть единым, а в этом едином надлежит охватывать все. Захоти человек совершить все, это и то, и оставить свой путь и встать на другой, который ему только что гораздо больше пришелся по вкусу, — сие, воистину, привело бы к великому непостоянству. Как, скажем, человек, раз и навсегда ушедший в орден из мира, стал бы скорей совершенным, нежели тот, что, будучи свят, переходит из ордена в орден. Это проистекает из-за смены пути. Да изберет человек один добрый путь и остается на нем постоянно; да сведет в него все благие пути и воспримет его как Богом ниспосланный; да не начнет он сегодня одно, а завтра другое, и да пребудет без всякой заботы о том, что он что-то на этом пути упускает. Ибо с Богом ничего нельзя упустить, как мало может Бог упустить, столь же мало можно упустить вместе с Богом. Потому возьми у Бога одно и включи в него всякое благо.
Но если окажется, что благо с собой не в ладу, так что одно не допускает другого, то пусть это будет тебе определенным знамением, что оно не от Бога исходит. Одно благо не против блага другого, как сказал наш Господь: «Всякое царство, само в себе разделенное, должно опустеть»[55], и как Он сказал: «Кто не со Мною, тот против Меня, и кто не собирает со Мною, тот расточает»[56]. Пусть будет для тебя явным знамением: если одно благо не допускает или разрушает другое, — даже самое малое, — то оно не от Бога исходит. Оно должно было бы привнести, а не разрушить.
Здесь было брошено краткое замечание: что нет-де сомнения, верный Бог приемлет каждого человека в его наилучшем.
Да, воистину так. Кого можно обрести и стоящим, Он никогда не возьмет распростертым, ибо благость Божья созерцает все вещи в (их) совершенстве.
Тут спрашивали: отчего в таком случае Бог не призывает людей, о которых Он знает, что им предстоит отпасть от благодати крещения, чтобы они умерли в своем детстве, пока еще не пришли к применению разума, — раз Ему о них ведомо, что они падут и вновь не восстанут; ведь это было бы их наилучшим?
Тогда я сказал: Бог — не разрушитель всякого блага, а исполнитель. Бог — не разрушитель природы, а ее завершитель; и благодать не разрушает природу, она ее завершает. Если Бог нарушит природу в самом начале, то над ней свершится насилие и беззаконие, сего Он не делает. Человек обладает свободной волей, посредством которой он может выбирать благо и зло. Господь предлагает ему в злодеянии смерть, а в благодеянии жизнь. Человек должен остаться свободным и властвовать над всеми своими деяниями цельно и непринужденно. Благодать не отменяет природу, она ее завершает. Преображение не отменяет благодать, оно ее завершает, ибо преображение есть исполнение благодати. Итак, в Боге нет ничего, что разрушало бы что-то, имеющее каким-либо образом бытие, но Он есть завершитель всего. Так же и мы не должны в себе разрушать никакое, даже самое малое благо, даже незначительный путь ради великого, но должны возводить его к Наивысшему[57].
Тут говорилось об одном человеке, который однажды решил начать новую жизнь, и я сказал в таком роде: что человеку следует стать человеком, ищущим Бога во всем и обретающим Бога во всякий час и на любом месте и при всех людях во всех образах. В этом можно всегда возрастать беспрерывно и расти, никогда не приходя к концу возрастания.
23. О внутренних и внешних делах
Положим, некий человек со всеми своими внутренними и внешними силами возжелал войти в себя самого, и он находится в таком состоянии, что в нем нет никаких образов и никаких понуждающих устремлений, и так он остается без всякого дела, внутреннего, а равно и внешнего. В этом случае надо подумать, не подвигнет ли сие само по себе к действию. Если получится так, что человека не тянет ни к какому деланию, и он не захочет ничего предпринять, то следует себя к деланию, будь оно внутренним или внешним, принудить. Ибо человек не должен себя оставлять чем-либо довольным, каким бы хорошим это ни было и ни представлялось. И где человек иной раз окажется под принуждением или ограничением, пусть люди увидят, что он скорей здесь задействован, нежели действует сам, и что он учится сотрудничать со своим Богом. Не то чтобы надо отпасть, изменить или отречься от своей внутренней сути, нет, но надлежит в ней и с ней и из нее научиться действовать так, чтобы сокровенное изводить в действие, а действие вводить в сокровенное, привыкая подобным образом без принуждения делать. Ибо должно направить свой взор на сие сокровенное дело и из него вовне действовать, идет ли речь о чтении, о молитве или о каком-то, если случится, внешнем труде. Однако если внешнее делание захочет отменить сокровенное, то сокровенному следуй. А если оба сумеют совпасть, то это было бы наилучшим, чтобы сотрудничать с Богом.
57