Теперь я скажу: раз человеку все отдано в долг, что хорошо или утешительно или временно, почему же он в таком случае сетует, если Тот, Кто ему одолжил, хочет это отнять? Ему надо благодарить Бога, что Он ему так долго одалживал. И за то пусть еще он будет Ему благодарен, что Тот у него не отбирает все сразу, что одолжил; а ведь было бы поделом, если бы Бог взял назад все, что ему давал в долг, коль гневается человек, что Он берет у него часть из того, что его никогда не было и владыкой чего он никогда не являлся. Потому верно говорит Иеремия, пророк, пребывая в великом страдании и плаче: «Велико милосердие Божье, что мы совсем не исчезли»[121]. Если кто-то, кто мне одолжил платье, куртку и шубу, шубу свою назад заберет, а мне в мороз оставит платье и куртку, то я, по правде сказать, должен быть ему благодарен и радостен. И вот что особо стоит заметить, сколь велика неправда моя, если я гневаюсь и печалюсь, когда чего-то лишаюсь. Раз я хочу, чтобы добро, какое есть у меня, было мне отдано, а не одолжено, то я желаю быть Господом и желаю быть Божьим Сыном по естеству и вполне, не будучи даже Божьим Сыном по благодати; ведь свойство Сына Божьего и Духа Святого — быть во всех вещах равными.
Еще следует знать, что, без сомнения, людская естественная добродетель так благородна и столь могуча, что для нее никакое внешнее действие не будет ни чрезмерно тяжелым, ни достаточным, чтобы в нем и при нем она сумела себя обнаружить и в нем проявиться. И поэтому есть сокровенное дело, которое ни время, ни место не может ни охватить, ни объять, и в котором есть нечто, что Божественно и Богу подобно, Его же не ограничит ни время, ни место, Он равно есть всегда и повсюду. Еще (труд) в том Богу подобен, что Бога никакое творение не может вместить, как и воплотить в себе Его благость. Поэтому должно быть что-то внутреннее, высшее и нетварное, лишенное меры и вида, в чем небесный Отец сумел бы вполне воплотиться, излиться и проявиться: это — Сын и Святой Дух. Сокровенному делу добродетели можно помешать также мало, как нельзя воспротивиться Богу. День и ночь дело сияет и светит. Оно восклицает и поет Богу осанну и новую песнь, как Давид говорит: «Воспойте Богу новую песнь»[122]. То славословие — от земли и то дело Бога не любит, которое внешне, которое объемлют время и место, которое узко, которому могут мешать и препятствовать, которое устает и дряхлеет от времени и упражнений. А это дело — Бога любить, хотеть благого и блага. И все, что с волей чистой и цельной во всех добрых делах человек сделать желает и хочет, то он теперь совершил, уподобляясь в сем Богу, о котором Давид говорит: «Все, что хотел, Он ныне соделал и сотворил»[123].
Этому учению имеем мы зримое свидетельство в камне. Его внешнее делание состоит в том, что он падает вниз и ложится на землю. Можно воспрепятствовать делу, и камень не будет падать все время без перерыва. Другое дело в камне более сокровенно, это стремление вниз, и оно прирожденно ему. Его у него не возьмут, не отымут ни Бог, ни творения. Сие дело камень непрестанно творит день и ночь. Так что лежи он хоть тысячу лет наверху, вниз клониться он будет ни меньше, ни больше, чем в первый день.
Именно так же я говорю о добродетели, что у нее есть внутренний труд: ко всему благому тяга и склонность, всему же, что зло и скверно, что несообразно благостыне и Богу, противоборство и бегство. И чем дело злее и несообразнее Богу, тем противление больше; а чем дело значительней и Богу подобней, тем труд добродетели легче, любезней и веселей. И все ее воздыхание и сокрушение в том заключается, — если сокрушение может в ней найти место, — что сие сокрушение ради Бога чрезмерно мало, и слишком ничтожно во времени все внешнее дело, дабы она сумела в нем совершенно открыться, вполне проявиться и воплотиться. Упражняясь, она становится сильной, а из-за готовности к восприятию — богатой. Она не хочет перенести муку и страдание вынести; она желает и хочет во всякое время и без перерыва страдать ради Бога и ради дела благого. Все ее блаженство — страдать, а не пострадать ради Бога. Вот почему наш Господь говорит весьма примечательно: «Блаженны те, кто страдает за правду»[124]. Он не говорит: «кто пострадал». Такой человек не хочет быть пострадавшим, ведь пострадавший не значит страдать, то, к чему он вожделеет; а это является преодолением и утратой страдания ради Бога, каковое он только и любит. Поэтому я говорю, что такой человек ненавидит и страдание-только-в-намерении, ведь сие тоже не означает страдать. Но все же страдание-в-будущем он ненавидит слабей, чем страдание-в-прошлом, ибо страдание-в-прошлом от страдания дальше и на страдание меньше похоже, так как оно полностью миновало. Но то, что человек пострадать только должен, вполне не отнимает страдания, каковое он любит.