В-четвертых, скажу, что сострадание друга естественно уменьшает страдание. Стало быть, если страдание человека, которое он разделяет со мной, меня способно утешить, то насколько же больше должно меня утешать сострадание Божье.
Пятое, раз я должен и хочу страдать с человеком, которого люблю и который любит меня, то я должен охотно и по справедливости страдать вместе с Богом, страждущим со мною и страждущим ради меня из любви, каковую Он питает ко мне.
В-шестых, я скажу: если Бог страдает еще до того, как я терплю муки, а я (их) терплю ради Бога, то воистину все мои муки, как бы велики и различны они ни были, без труда обращаются в утеху и радость. И это естественно. Когда человек совершает какой-либо труд ради другого, тогда то, для чего он совершает его, его сердцу ближе, что же он делает, от его сердца дальше и ни за что его сердца не тронет, разве что посредством того, для чего он его совершает. Кто мастерит и по дереву режет и тешет камни с тем и затем, чтобы выстроить дом вопреки жару лета и морозу зимы, перед взором того — прежде всего и единственно дом; и если б не дом, он никогда бы не обтачивал камни и не совершал бы сей труд. И мы часто видим, что, когда больной человек пьет вино сладкое, ему мнится и он говорит, что оно горько, и это подлинно так, ибо вино теряет всю свою сладость вовне в горечи языка, прежде чем внутрь попадет, туда, где душа распознает и почувствует вкус. Вот так же, но несравненно больше и истинней, когда человек все свои труды творит ради Бога, Бог посредствует и душе предстоит, и ничто души и сердца человека коснуться не может, не потеряв волей-неволей в Боге и Божьей сладости свою горечь и, утратя ее, не став чистой сладостью, прежде чем сумеет дотронуться до сердца людского.
А вот еще одно свидетельство и сравнение: учителя говорят, что под небом повсюду есть пламень[154]. И поэтому никакой дождь и ветер, никакие ураганы и бури не могут снизу приблизиться к небу, чтобы его хоть как-то коснуться. Все, прежде чем к небу подняться, сожжется и уничтожится жаром огня. Не иначе я говорю: все, что терпит человек и творит ради Бога, станет сладким в сладости Божьей, еще не достигнув сердца того человека, который ради Бога творит и страдает. Ведь сие-то и означают слова, когда говорят «ради Бога», поскольку сие сердца никогда не достигнет, если не пройдет через сладостность Бога, где свою горечь утратит. И это также сожжется жарким огнем Божьей любви, — той, что объемлет сердце человека благого.
Вот теперь-то можно ясно понять, сколь успешно и сколь многими способами благой человек всюду находит утеху в горе, в страдании и в трудах. Один способ — когда он страдает и действует ради Бога; другой способ — если он пребывает в Божьей любви. И человек может так распознать и понять, все ли труды он творит ради Бога и пребывает ли он в Божьей любви: ведь, несомненно, в какой мере страждущим и вне радости увидит себя человек, в той мере свершается его труд не ради единого Бога, и посмотри! в той же мере находится он вне Божьей любви. «Огонь, — царь Давид говорит, — грядет с Богом и перед Богом; все вокруг он сжигает, что Бог узрит противным Себе»[155] и что Ему неподобно, то есть: муку, безутешность, беспокойство и горечь.
Еще есть седьмое в том слове, что Бог с нами в страдании и нам сострадает. Нас должна изрядно утешить такая особенность Бога, как Его сплошное единство без всякой случайной множественности различения; так что можно помыслить только одно: все, что есть в Нем, есть Сам Бог. И поскольку это есть правда, то я говорю: все, что благой человек терпит ради Бога, то терпит он в Боге, и в его страдании страдает с ним Бог. Если мое страдание в Боге и Бог (мне) сострадает, то как страдание может быть для меня болью, ибо страдание боли лишается, и мое страдание — в Боге, и мое страдание — Бог? Подлинно, если Бог есть Истина, то где бы я истину ни нашел, я Бога, Истину, обретаю; и так же, ни меньше ни больше, я обретаю, — когда нахожу сплошное страдание ради Бога и в Боге, — мое страдание как Бога. Кто этого не разумеет, пусть сетует на свою слепоту, а не на меня и не на истину Божью и любезное милосердие[156].
Вот так и вы ради Бога страдайте, ведь это изрядно полезно и блаженством является! «Блаженны те, — сказал наш Господь, — кто здесь страдает за правду». Как же может любящий благо Бог допустить, что друзья Его, люди благие, не страдают всегда и во всякое время? Если бы у человека был друг, который хотел пострадать несколько дней, чтобы с помощью этого добиться богатства, славы и благоденствия и обладать ими многие годы, а он задумал ему помешать либо допустить, чтобы ему помешали, тогда никто не мог бы сказать, что он его друг и что он его любит. Быть может, поэтому Бог ни в коем случае не стал бы терпеть, чтобы друзья Его, люди благие, хоть какое-то время без страдания жили, если бы они не были способны страдать, не страдая. Всякая благость страдания внешнего происходит и проистекает от благости воли, как я выше писал. А посему, все, что благой человек выстрадать хочет, (все, что) готов и желает ради Бога перенести, то он (уже) терпит пред лицем Бога, ради Бога и в Боге. Царь Давид в Псалтири говорит: «Я близок к падению, и скорбь моя всегда в сердце моем, перед лицем моим»[157]. А святой Иероним сказал, что чистый воск, вполне размягченный и пригодный к тому, чтобы из него и с ним делать то, что кому-то будет угодно и нужно, все содержит в себе, что из него только можно слепить, даже если из него не лепят видимым образом[158]. И я выше писал, что если камень не лежит зримо внизу на земле, то он от того не менее тяжел; вся его тяжесть состоит только в том, что он клонится к земле и сам в себе готов упасть вниз. А еще я писал выше, что все, что бы ни задумал сотворить благой человек, то он уже теперь сотворил в Царстве Небесном и в царстве земном, уподобляясь в том Богу.
158