Благостыня сама по себе, благо не дает душе успокоиться. (Душа не имеет покоя в том, что источается и сообщает себя всем творениям. Она устремлена лишь к тому, что пребывает в себе; лишь это приводит душу в покой.)[450] Если бы Бог дал мне что-нибудь без Своей воли, то я на сие не взглянул бы, ибо меня сделает блаженным и самое малое, что Бог даст мне по воле Своей.
Все творения вытекли из Божественной воли. Если бы я желал лишь благости Божьей, эта воля была бы столь благородна, что из нее непосредственно истекал Святой Дух. Всякое благо источается от переизбытка Божественной благости. Да, но воля Бога мне бывает по вкусу только в единстве, в котором для блага всех тварей находится Божий покой и где покоится как в своей последней цели благо и все, что когда-либо получило бытие и жизнь. Там ты должен возлюбить Духа Святого таким, каким Он пребывает в единстве, не в Себе Самом, а исключительно там, где Он по вкусу пребывает в единстве с благостью Бога, где всякое благо источается от переизбытка Божественной благости. Сей человек возвращается богатым домой, поскольку он «вышел». Тот, кто так вышел из себя самого, был бы, воистину, возвращен себе самому. И все, что он полностью оставил во множестве, он в полной мере получит в единстве, ибо обретет себя самого и все вещи в настоящем мгновении единства. Тот, кто так вышел, вернулся гораздо более благородным домой, чем был, когда выходил. Сей человек отныне живет в несвязанной свободе и в сплошной наготе, потому что ему не надо ни покоряться вещам, ни ими владеть, ни в большой мере, ни в малой, ибо все, что есть собственность Бога, то принадлежит и ему.
Солнце соответствует Богу, высшая область Его не знающей дна глубины отвечает самому низкому в глубинах смирения. Да, вот почему смиренному человеку не нужно (Бога) просить, он Ему вполне может приказывать, ибо высоте Божества некуда больше взирать, как только в глубины смирения, — смиренный человек и Бог суть одно, а не двое. Сей смиренный человек так же властен над Богом, как властен над собою самим[451]. И всякое благо, каковое обретается в ангелах и святых, все оно принадлежит ему так же, как принадлежит Богу. Бог и сей смиренный человек — совершенно одно, а не двое, ведь то, что творит Бог, творит он, и чего хочет Бог, того хочет он, и что есть Бог, то же есть он: одна жизнь и одно бытие. Ей Богу, попади сей человек в ад, и Бог должен был бы пойти за ним в ад, и ад стал бы для него раем. Он (Бог) обязан так по необходимости поступить, Он был бы принужден к тому, чтобы так сделать волей-неволей, ведь тут сей человек есть Божье бытие и Божье бытие есть сей человек. Ибо здесь в единстве Бога и смиренного человека рождается поцелуй в силу того, что та добродетель, что зовется смирением, есть корень в основании Божества. Туда она всажена, дабы иметь свое бытие лишь в вечном Едином и больше нигде. Я сказал в Париже, в школе, что все вещи должны исполниться в воистину смиренном человеке[452]. Вот почему я говорю, что смиренному человеку ничто не может вредить и ставить препоны, ведь нет ни одной вещи, которая не бежала бы от того, что способно из нее сделать ничто. Сего избегают все сотворенные вещи, ибо сами по себе они суть ничто. Потому смиренный человек бежит от того, что его отвлекает от Бога. Потому же и я бегу от (палящего) угля, ибо он мог бы из меня сделать ничто, так как отнял бы у меня мое бытие.
И Он сказал: «Человек вышел». Аристотель начал одну книгу и хотел (в ней) говорить о всех вещах[453]. Посмотрите-ка, что Аристотель говорит о человеке: «Homo» означает то же самое, что «человек», которому придана форма; и сия сообщает ему бытие и жизнь общие со всеми творениями, разумными и неразумными: неразумные (бытие и жизнь) — вкупе со всеми телесными тварями, а разумные — общие с ангелами. И Аристотель говорит: как все творения, вместе с их прообразами (т.е. идеями. — М.Р.) и формами, постигаются ангелами подобающим познанию образом, и как ангелы своим разумением постигают каждую вещь по отдельности, — что доставляет им столь великую радость, что те, кто сие не испытывал и не отведал, весьма подивились бы этому, — так же и человек, пользуясь разумом, постигает единичные прообразы и формы всех тварей[454]. Сие Аристотель приписал человеку, дабы человек посредством того был человеком, что распознает все прообразы и формы. Из-за этого человек и есть человек. И сие было высшим определением, с помощью которого Аристотель только и мог определить человека.
А сейчас я также хочу поразмыслить, что такое есть «человек». «Homo» означает то же самое, что человек, которому придана субстанция; она сообщает ему бытие и жизнь, и разумное существование. Таким, наделенным разумом человеком является тот, кто осознает себя самого с помощью разума и сам в себе отрешен от всех веществ и форм. Чем больше сей отрешен от всяких вещей и обращен в себя самое, чем более ясно и разумно в себе самом он постигает все вещи без того, чтобы обращаться наружу, — тем больше он человек.
450
451
452
453
454