Выбрать главу
Знай, что бедность — честности верный знак, Когда подлецы в мире власть берут.
Если честный просит униженно — Это значит: близится Страшный суд.

Свой выбор вы сделаете без труда: звезды счастья меня привели сюда. Клянусь, вы достойные люди, к нам спасенье от вас прибудет. Найду ли я среди вас героя, кто накормит их ужином и укроет? Найдутся ли мужи благородные, что их оденут и не оставят голодными?

Говорит Иса ибн Хишам:

Клянусь Богом, никогда не просили разрешения проникнуть сквозь завесу моих ушей слова более удивительные, более тонкие и поразительные, чем те, что я услышал от него. И конечно мы опустошили свои кошельки, вытрясли рукава и вывернули карманы. Я снял с себя плащ и отдал ему, а остальные последовали моему примеру, говоря: «Иди к своим детям!»

И ушел он от нас, восхваляя огромность наших щедрот и благодарностью наполняя свой рот.

ФАЗАРИЙСКАЯ МАКАМА

(четырнадцатая)

Рассказывал нам Иса ибн Хишам. Он сказал:

Как-то раз в тех местах, где кочует племя Фазара, проезжал я на верблюдице отменной и вел в поводу для нее верблюдицу сменную, и они по очереди плавно несли меня. Я задумал отправиться на родину, и на пути домой меня не пугали ни мрак ночной, ни пустыни своей длиной. Сбивал я палкой пути листья с деревьев дня, а ноги моих животных в моря ночей погружали меня. Однажды, в такую темную ночь, когда нетопырь, ничего не видя, кружит в тревоге и птицы ката[51] в гнездо не найдут дороги, несла меня верная верблюдица, словно поток воды. Посмотришь направо — только львы там рычат, посмотришь налево — одни лишь гиены визжат. Но вдруг в отдалении появился всадник в полном вооружении. Расстоянье меж нами все сокращалось, дорога, как лента, свивалась. Я был безоружным и испугался, но сдержался и крикнул всаднику:

— Здесь тебе не пройти: колючки копий и острый меч пред тобой на пути. И сильный противник двинуться дальше не даст — пылкий и храбрый, как воин из племени азд[52]. Захочешь — пойду на тебя войной, захочешь — обойду стороной. Отвечай мне, кто ты такой?

Он сказал:

— Войны не хочу я, нет!

Я отозвался:

— Хороший ответ! Но кто ты?

Он сказал:

— Я могу советчиком быть полезным, могу — собеседником любезным. На имя мое завеса упала, никакие намеки не сдвинут с него покрывала.

Я спросил:

— А чем ты кормишься?

Он ответил:

— Я брожу по странам, пока не найду щедрого человека, чтобы он выставил мне еду. Язык мой и сердце между собою дружат, а красноречию пальцы служат. Цель моя — встретить благородного человека, который для меня вьюк с верблюда своего снимет и мешок свой дорожный скинет, — как сын благородной, который вчера на рассвете, как солнце, явился, ушел на закате, но не забылся. Память о нем меня повсюду сопровождает, а то, что на мне надето, лучше всего о нем сообщает. — И он указал на свою одежду.

Я подумал: «Примечай-ка! Клянусь господином Каабы[53], он опытный попрошайка, до предела освоивший свое дело. Такому никак не откажешь: хочешь не хочешь, а милость окажешь». Я сказал ему:

— Ушам приятен речей твоих звон. А в стихах ты так же силен?

Он ответил:

— До моих стихов далеко моим самым звонким речам. Если хочешь — сейчас убедишься сам.

И заговорил он голосом львиным, заполнившим всю долину:

О всадник достойнейший, тебя привели ко мне Пустыня, и ночь, и конь, как вздохи, взлетающий.
Огонь твоих доблестей струит благовонный дым, О знатности родичей твоих возвещающий.
Я деньги твои пытался выманить — выманил! И дар получил я, твой карман облегчающий.
Когда мы сошлись, мою ты речь похвалил и стал Стихами испытывать талант мой блистающий
И понял, что я побью любого противника, Как меч полированный, секущий, сверкающий.
И ты, и твой быстрый конь — кровей благороднейших, Звездою отмечены, как солнце, сияющей.

Я сказал ему:

— Выбирай, что понравится — себе забирай.

Он сказал:

— Дорожный мешок и то, что внутри, беру наудачу.

Я добавил:

— И верблюдицу, ту, что его несет, — в придачу.

Затем я ухватился за него всей пятерней и сказал:

— Нет, клянусь тем, кто конец руки на пять разделил и этой пятерке осязание подарил, ты не ускользнешь от меня, пока я не узнаю, кто ты.

Он отодвинул покрывало с лица, и оказалось, что это наш шейх Абу-л-Фатх Александриец. И я тут же сказал:

О Абу-л-Фатх, нацепивший меч, Поверь, в мече тебе проку нет!
Ведь ты не воин и не герой, Прими-ка добрый мой совет:
Из украшений того меча Отлей ты себе ножной браслет!

ДЖАХИЗОВСКАЯ МАКАМА

(пятнадцатая)

Рассказывал нам Иса ибн Хишам. Он сказал:

Однажды меня позвали с друзьями на пир, и я, согласно известному хадису[54] Посланника Божьего, да благословит его Бог и да приветствует, откликнулся на приглашение: «Если б меня пригласили на трапезу из берцовой бараньей кости, я бы согласился; если б мне подали кость от предплечья, я бы принял».

И пришли мы в некий дом —

С красотой наедине он оставлен, Все, что хочет, из нее выбирает.
Но добавить просит он постоянно, Ибо всех он красотой одаряет.

Полы в этом доме были устланы коврами, подушки разложены рядами и угощение расставлено. У гостей глаза прохлаждались, ароматом рейхана и роз они услаждались, и под звуки ная и уда[55] истекали кровью золотые сосуды.

Хозяева вышли нам навстречу, и войдя, мы не могли уж отойти от столов, пестревших, точно весенний луг, уселись в круг, в ряд стояли блюда несметные, лежали яства на них разноцветные — черные, словно уголь, белые, словно лед, красные, словно рубин, желтые, словно мед. Вместе с нами сидел незнакомец, рука его по столу путешествие совершала и спор разноцветья разрешала, румяные щеки лепешек хватала, глаза у тарелок выдирала и пальцы свои по земле соседей пастись пускала. Она взад и вперед по тарелкам ходила, словно ладья по шахматным клеткам бродила, так что кусок вытеснял кусок, а глоток подгонял глоток. И при этом он не говорил ни слова, а мы вели разговор и среди этого разговора помянули ал-Джахиза[56] и его речения, Ибн ал-Мукаффу[57] и его остроумные поучения, и так случилось, что этого разговора начало с окончанием пира совпало.

Тогда наш сосед спросил:

— На чем вы остановились в разговоре?

Тут мы стали слова ал-Джахиза повторять и пути его красноречия восхвалять.

Он сказал:

— О люди! Для каждого дела есть свои исполнители, для каждой темы — свои сочинители, для каждого дома — подходящие жители и для каждого времени — свой ал-Джахиз. И если бы вы не жалели силы на размышления, ясно увидели бы свои заблуждения.

Тут каждый из нас обнажил клыки своего неодобрения и шмыгнул носом, выражая презрение. Я не мог понять на ходу, что он имел в виду, а потому улыбнулся и сказал:

вернуться

51

Ката — небольшие птицы из семейства куропаток, живущие в пустыне. Они отличаются быстротой полета и вошедшей в пословицу способностью хорошо ориентироваться в пустыне.

вернуться

52

...храбрый, как воин из племени азд. — По преданию, племя азд славилось многими сильными и храбрыми воинами.

вернуться

53

Кааба (Ка'ба) — главная святыня мусульман, храм в Мекке, в сторону которого мусульмане обращаются во время молитвы. Господин Каабы — Аллах.

вернуться

54

Xадис — предание о словах пророка Мухаммада и его ближайших сподвижников по тому или иному поводу или об их поступках в той или иной конкретной ситуации (подробнее см.: Бойко К. А. Хадӣс// Ислам: Энциклопедический словарь. М., 1991.).

вернуться

55

Най — разновидность флейты: тростниковая трубка с шестью отверстиями. Уд — лютня с девятью двойными струнами.

вернуться

56

Ал-Джахиз (775—868) — один из наиболее значительных литераторов арабского средневековья, философ, теолог, критик, ученый, автор ряда назидательных сочинений, славился красивым и ясным литературным стилем.

(подробнее о нем см.: Фильштинский И. М. История арабской литературы. Кн.I. М., 1985. — 428—446)

вернуться

57

Ибн ал-Мукаффа' (ок. 720—ок. 756) — известный литератор, ученый, автор и переводчик со среднеперсидского языка многих книг, в том числе назидательно-развлекательного сочинения «Калила и Димна», получившего мировую известность.

(подробнее о нем см.:

Фильштинский И. М. История арабской литературы. Кн.I. М., 1985. — 341 — 358;

Ибн аль-Мукаффа. Калила и Димна / Пер., предисл. и коммент. Б.Шидфар. М., 1986. — 3-20)