В Кремле это восприняли как провал Литвинова и взяли курс на примирение с Германией – воевать с ней в одиночку Советский Союз не собирался. Возглавить примирение с прежним заклятым врагом нарком не мог: не только из-за своего еврейского происхождения, но и потому, что в глазах всего мира он был символом противодействия нацизму. С тех пор по страницам исторических и околоисторических трудов гуляет множество версий – Литвинов отказался вести переговоры с немцами, немцы поставили условием переговоров его снятие с поста, он сам в гневе попросил отставки, поняв, что его линия поставлена под угрозу… О том, насколько это верно и была ли тогда у Литвинова (как и у Молотова) своя линия, мы поговорим позже. Пока лишь скажем, что еще 1 мая он вместе с другими лидерами страны поднялся на трибуну на Красной площади, чтобы приветствовать празднующих.
Вячеслав Молотов. Конец 1930-х гг. (РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 1599)
Однако нарком не удивился неожиданному вызову в Кремль, о котором позже с его слов поведал в воспоминаниях американский писатель Морис Хиндус: «Теперь, когда Литвинов мертв и не может понести наказания за откровенный разговор с иностранными журналистами, можно рассказать историю битвы вокруг нацистско-советского пакта. Вызванный на совещание к Сталину и Молотову, он горячо возражал против этого пакта, в то время как Молотов выступал «за». Окончательно выйдя из себя, Литвинов стукнул кулаком по столу и предупредил своих оппонентов, что Гитлер ни за что не сдержит своего слова и в итоге все равно начнет войну с Россией. Сталин тут же потребовал его отставки, и Литвинов незамедлительно согласился»[6].
В большинстве книг и статей о Литвинове приводится другая версия, изложенная в книге З. Шейниса. Согласно ей, нарком утром 4 мая, еще ничего не зная, подъехал на служебной машине к зданию на Кузнецком и увидел, что оно оцеплено войсками НКВД. Он уже понимал, что случилось, и не удивился, когда вскоре в его кабинете появились Молотов, Маленков и Берия, сообщившие, что он освобожден от должности. Спустя некоторое время после ухода незваных гостей он уехал на дачу, в любимую Фирсановку. Там он застал тех же энкавэдэшников, двое из которых деловито вытаскивали из дома отключенный кабель правительственной связи. По городскому телефону Литвинов будто бы позвонил Берии и спросил, зачем нужна эта комедия с охраной. Конечно, наркома стерегли и раньше, но это были два человека в поездках и двое на даче – а тут целый взвод. Берия со смешком ответил: «Максим Максимович, вы себе цены не знаете. Вас охранять надо»[7].
Днем на дачу – опять-таки по версии З. Шейниса – приехали высокие чекистские чины, передавшие Литвинову приказ отправиться с ними обратно в Москву. То, какая из версий верна, мы обсудим позже, а пока скажем лишь, что с трех часов дня бывший нарком находился в здании на Кузнецком Мосту. Накануне Политбюро приняло еще одно постановление: «Поручить т.т. Берия (председатель), Маленкову, Деканозову и Чечулину навести порядок в аппарате НКИД, выяснить дефекты в его структуре, особенно в секретной его части, и ежедневно докладывать о результатах своей работы т.т. Молотову и Сталину»[8]. Названные товарищи уже в полдень явились в здание наркомата и по-хозяйски расположились в кабинете Литвинова. Выгнанные из кабинетов сотрудники толпились снаружи, дожидаясь вызова «на ковер». Ставленник Берии Георгий Деканозов накануне в рамках «укрепления кадров» был назначен заместителем наркома иностранных дел. Допрос служащих он, по словам начальника отдела печати Евгения Гнедина[9], «слушал молча, с глупо равнодушным и скучно угрожающим видом»[10].
Дипломат Алексей Рощин, работавший тогда начальником отдела НКИД, вспоминает, что активность при допросе проявлял один Берия, пытавшийся добиться от сотрудников признания в каких-либо преступлениях, но прежде всего – обличения Литвинова. Заметив это, экс-нарком держался настороженно, ожидая от подчиненных возможного подвоха, но в то же время пытаясь защитить их. Когда Берия напомнил Рощину, что тот был заместителем арестованного главного секретаря НКИД Гершельмана[11], Литвинов поспешил вмешаться: «Обращаясь к Берии, он пояснил, что я лишь формально был его заместителем как помощник Потемкина. Вмешательство Литвинова избавило меня от больших неприятностей»[12]. Своей должности Рощин все же лишился, но судьба других сотрудников оказалась еще печальнее. Секретаря Литвинова Павла Назарова[13] обвинили в шпионаже прямо на заседании комиссии, и уже вечером он был арестован. Логика была простой – он родился в Италии, где жили его родители-большевики, значит, работает на итальянскую разведку. Позже в блокноте Сталина нашлась запись, сделанная утром того же дня: «Назарова – арестовать (он скажет кое-что о Л.)». Это лишний раз доказывает, что аресты в НКИД планировались заранее, а их главной целью было добыть компромат на бывшего наркома.
9
Гнедин (Гельфанд) Евгений Александрович (1898–1983) – сотрудник НКИД, сын известного авантюриста А.Л. Гельфанда-Парвуса. В 1939–1955 гг. находился в заключении, позже правозащитник и автор мемуаров.
11
Гершельман Эдуард Евгеньевич (1903–1939) – юрист, в 1934–1938 гг. главный секретарь НКИД. Казнен в годы Большого террора.
12
13
Назаров Павел Степанович (1911–1941) – сотрудник НКИД, в 1938–1939 гг. референт Литвинова. Казнен в годы Большого террора.