Но с учениками почему-то не ладилось, и в итоге он не смог платить за комнату. В середине лета пришлось поселиться в окраинном районе Илинг, в коммуне русских эмигрантов. З. Шейнис пишет: «Коммунары жили по всем правилам коммунарского быта. Все заработанные деньги отдавали в общий котел. Установили дежурства, сами ходили на рынок и в магазины, убирали, сдавали белье в прачечную, стряпали себе незатейливую еду, не прибегая к посторонней помощи. Денег у коммунаров было мало, почти все они перебивались случайными заработками и потому решили завести собственную домашнюю живность: купили кроликов, кур и прочую птицу. Жили дружно, весело, шумно, как полагается россиянам»[140]. Можно не сомневаться, что замкнутому, не терпящему панибратства Литвинову такая жизнь не слишком нравилась, но выхода у него не было. К тому же осенью 1908-го с коммуной тоже пришлось расстаться – ее жильцы то ли не смогли заплатить за съем дома, то ли чем-то привлекли внимание полиции. Куры и кролики были съедены на прощальной пирушке, после чего эмигранты разбрелись кто куда.
Тут в биографии Литвинова возникает белое пятно, не упомянутое никем из его биографов – зато о нем довольно много пишет пресса Северной Ирландии. Дело в том, что в 1890-х годах в эту область, тогда бывшую частью британской Ирландии, перебрались родная сестра нашего героя Ривка и ее муж Давид Левинсон. В детстве Максим дружил с сестрой, которая была лишь на пару лет старше, переписывался с ней и теперь, оставшись без жилья, отправился к ней в гости. К тому времени Левинсон, торговавший прежде вразнос, разбогател, завел хозяйственный магазин в Клонсе и купил большой дом в Белфасте, столице Северной Ирландии, где поселился с женой и тремя детьми. Он тоже знал гостя с белостокских времен, поэтому принял его радушно и помог найти работу. В Белфасте возник тогда филиал известной сети школ Берлица, где преподавались разные языки, и Литвинова взяли туда вести уроки русского. Старожилы запомнили, что он «разгуливал по городу в белом парижском костюме и шляпе-панаме. пыхтел большой сигарой и для моциона взбирался на холм Кейв-хилл»[141].
Приводя эти детали, местные газеты дополняют их множеством нелепостей – что Литвинов привез в Белфаст саквояж со ста тысячами, похищенными в Тифлисе, что за ним по пятам ходили двое агентов полиции, что он всегда носил с собой револьвер и кривой индийский кинжал. Сообщалось также, что он часто посещал городскую библиотеку на Ройял-авеню и лавки букинистов, а также отправлял письма Ленину, Горькому и князю Кропоткину (последний жил тогда в Лондоне). По мнению авторов статей, русский гость прожил в Северной Ирландии целых два года, пока товарищи по партии не вызвали его в Лондон. На самом деле его пребывание у гостеприимной родни продлилось меньше года, но позже он, возможно, навещал сестру и переписывался с ней вплоть до ее смерти в 1933 году Левинсон надолго пережил супругу и в год смерти Литвинова рассказывал о нем журналистам.
В Лондон наш герой вернулся весной 1909 года, когда он получил наконец постоянную работу. Вероятно, из Белфаста он действительно писал Горькому, который снабдил его рекомендательным письмом к директору знаменитой библиотеки Британского музея Чарльзу Райту. Тот в свою очередь замолвил за него словечко перед руководством «Уильямса энд Норгейта» – крупного издательства, выпускавшего в основном переводную, в том числе русскую литературу. Новому специалисту, которого Горький назвал в письме хорошо образованным и имеющим обширные связи на континенте, поручили следить за новинками европейской словесности, делать на них аннотации, вести переписку с издательствами и авторами в России, Франции, Германии и других странах. По какой-то причине – возможно, чтобы не пугать контрагентов русской фамилией – он устроился в издательство под именем Макса Гаррисона, которым представлялся все последующие годы в Англии.
На новой работе он зарекомендовал себя так хорошо, что его недельная зарплата за шесть лет выросла с 25 шиллингов до 3 фунтов 10 шиллингов, что было тогда значительной суммой. Был и дополнительный «бонус» – как служащий британского издательства, Литвинов мог свободно посещать Германию и Францию, куда прежде въезд ему был заказан. Это могло пригодиться для нелегальной деятельности, но пока что он о ней не думал – все силы отнимала работа. В конторе он по 10 часов в день просматривал литературу, писал рецензии и отвечал на письма, а потом еще тащил сумку книг домой и изучал их до позднего вечера. Поселился он в дешевых меблированных комнатах на улице Морнингтон-Кресент в том же Кемдентауне. Питался скромно, из развлечений позволял себе только вошедший тогда в моду синематограф. Круг общения свел к минимуму, навещая только нескольких эмигрантов и новых знакомых – супругов Клышко, сыгравших немалую роль в его жизни.