В середине февраля Литвинов на такси отвез Айви в больницу, и 17-го числа она родила здорового сына, названного Михаилом. Навещая жену, счастливый отец непременно заходил потом в Герценовский кружок, пытаясь узнать что-то о положении в России, однако там царила тишина. Но 16 марта к нему прибежали друзья с газетами – в Петербурге произошла революция, царь отрекся от престола! Литвинов потом вспоминал, что был как в лихорадке – на правах главного британского большевика он кинулся в парламент, прося встречи с премьером Ллойд Джорджем, а когда его не пустили, направился к знакомому депутату-лейбористу с просьбой объявить о революции на следующем заседании. Потом поспешил в русское посольство в Чешем-хаусе, где пытался получить разрешение на въезд, но и там получил отказ.
Вечером на Шарлотт-стрит собрались почти все русские эмигранты – празднично одетые, с женами и детьми. Немного выпив по такому случаю, отправились гулять по ночному Лондону, затемненному из-за немецких бомбежек. Пели песни, обнимались, кричали «ура», пугая редких прохожих. Все были уверены, что скоро отправятся домой. На следующий день, все еще не успокоившись, Литвинов продиктовал жене свои мысли, озаглавив их «Из дневника русского политического эмигранта»:
«Марта 17-го, Лондон.
Я лег вчера в большом волнении. Новость, которую я узнал, казалось, открыла все шлюзы в моем мозгу. Затопившие мысли не дали мне уснуть всю ночь. Мне стало невмоготу лежать, и я вскочил в шесть утра, бурля нетерпением скорее увидеть газеты. Неужели это и есть Народная Революция? Газетные строки прыгали перед глазами. От восторга я не мог заставить себя читать все подряд и то перескакивал к концу столбца, то заглядывал на середину другого – я словно хотел проглотить эту новость всю разом! Не помню, как прошло утро. Как-то машинально проделал все утренние процедуры. Пытался побриться зубным порошком, потом сел в пустую ванну и забыл открыть кран. Завтракал ли я в тот день? Не помню.
Какая радость, какая радость! Неужели нельзя мне никак попасть в Россию? Сейчас же? Я ринулся в русское консульство, чтобы выхлопотать себе паспорт, но унылые чиновники сообщили, что никаких инструкций не получали, что я должен снестись с Хоум-офис и т. д. и т. д.
Что делать? Может, запросить по телефону у Временного правительства разрешение на выезд? Но у них сейчас дела поважнее, чем мое возвращение в Россию. Я вспомнил, как в 1905 году мне было жаль товарищей в ссылке, когда они не могли вместе со мной наблюдать радостное зрелище революционных событий. А теперь я сам в подобном положении. Невероятное счастье и невероятная боль. Какая трагедия – провести полжизни в…»[172]
Здесь важнее не смятение чувств, общее тогда для всех эмигрантов, а откровенность, какую Литвинов позволял себе очень редко. Дневник оборвался на полуслове – было уже не до того. Монотонная рутина, всегда тяготившая его, сменилась бурной активностью. Вскоре при содействии посольства был создан делегатский комитет для содействия возвращению эмигрантов в Россию, председателем которого стал Чичерин. Литвинов вошел в число активистов. Комитет занял две комнаты того же дома на Шарлотт-стрит: в первой сидел сам Чичерин, во второй – его секретарша Анджела Нагель, дочь народовольца. Англия с ее мощным флотом была единственной страной Европы, откуда беженцы могли попасть в Россию, поэтому туда началось настоящее паломничество. Многие прибывали целыми семьями, с просроченными паспортами или вовсе без документов. Всех надо было принять, разместить и отправить на родину, чем и занимались Литвинов и другие члены комитета. Деньги на это предоставил посол Константин Набоков – либерал-конституционалист, дядя знаменитого писателя.
К концу апреля удалось наладить отправку эмигрантов морем из Абердина в норвежский Берген, откуда они по морю или по железной дороге добирались до Петрограда. Каждую группу по 30–40 человек сажал на абердинский поезд сам Чичерин. Первой партии не повезло – взявший их на борт корабль налетел на немецкую мину, и все погибли. Чтобы обезопасить пароходы от подводных лодок, их стали сопровождать миноносцы королевского флота. Британское правительство заботилось об эмигрантах – еще недавно никому не нужные, теперь они были ценным политическим ресурсом. Новая власть, куда многие из них вливались, должна была лучше царской помогать союзникам в войне. Это обещали эмиссарам Антанты лидеры Временного правительства – Милюков, Гучков, Керенский.