Гости сидели так долго, что Миша на печи успел проголодаться и с горя задремал. А когда он проснулся, гостей уже не было. Мать с отцом негромко о чём-то беседовали. Матушка утирала слёзы платком. Миша спрыгнул, бросился к ней, но отец прикрикнул:
— Ты чего здесь делаешь? Тебе давно пора спать!
Матушка накормила Мишу, и он ушёл к себе и лёг. А на другое утро в доме начало твориться что-то необычное…
С утра Марья Васильевна пошла в подклеть[2], где хранились сундуки и укладки[3]. В подклети было темно, окон не было, свет падал через открытые двери. Марья Васильевна достала холсты, начала перебирать их — одни откладывала, другие убирала и наконец набрала столько свёртков, что едва поместились в руках. На лестнице они рассыпались, и Миша помог подобрать их, а Марья Васильевна жалобно улыбнулась и сказала:
— Это тебе на рубашечки.
Миша удивился, зачем ему на рубашки столько холста, что на целое приданое хватило бы. А Марья Васильевна разложила холсты на столе и принялась кроить. Потом вдруг, бросив холсты неубранными, опять ушла вниз и принесла станок, на котором ткут пояски.
— Почини, Миша. Станочек, без дела лёжа, рассохся. Я тебе поясок вытку.
Миша удивился, зачем ему новый поясок, когда старые ещё хороши, но ничего не сказал и стал чинить. Марья Васильевна села рядом и, сложив руки, смотрела на него. Потом вдруг поднялась и сказала:
— В последний раз мы с тобой так-то вдвоём сидим.
Миша побледнел, услышав страшные слова «в последний раз». То ли матушка больна, то ли сам он заболел и ещё не знает об этом? То ли собрались его женить на чужой, на взрослой девушке, не посмотрев на то, что ему всего восемь лет, раз уж он такой рослый и грамотный? Миша знал немало случаев, когда женили ребят лишь немногим его постарше. Наверное, поэтому и рубашки ему будут шить…
Внизу под горой стояло несколько карбасов, общая собственность деревни. Марья Васильевна и Миша переправились через реку и дальше пошли пешком. Миша очень любил эти долгие прогулки с матерью. Такие у них бывали занятные разговоры, столько вопросов можно было задать и получить на них ответ, а иной раз Марья Васильевна сказывала сказку такую длинную, что и на обратный путь хватало.
Но сегодня она шла молча и её милое лицо было так печально, что Мише стало не по себе. Вдруг она проговорила:
— Недолго тебе быть с нами.
Миша зарыдал. Он представил себе, что уже не матушка будет ласково приказывать, а чужая сердитая девушка будет на него кричать. Чужая семья в далёкой деревне примет его в дом, и будет он вместо батрака выполнять тяжёлую, не по силам работу и есть впроголодь.
— Не плачь, сынок! — воскликнула Марья Васильевна, а сама вытерла глаза рукой. — Чему быть, того не миновать. Мы с отцом долго думали и порешили, что лучше это, чем в море промышлять, плавать в бурю и непогоду, пока не потонешь в холодной пучине, как дедушка твой потонул.
— Маменька, — сквозь слёзы спросил Миша, — кого вы за меня посватали?
Марья Васильевна так удивилась, что слёзы сразу высохли на её щеках.
— Что ты, Мишенька! — сказала она. — У нас этого и в мыслях не было. Да ты же ещё молоденький, рано о женитьбе думать.
— Маменька, а как же Петьку женили двенадцати лет, Ванюшку соседнего — по десятому году…
— Не плачь, чудачок, — сказала Марья Васильевна. — Мы тебя не женим. Женят малолетних, когда ребят в семье много и кормить их нечем, а ты у нас один сын. И ещё женят, когда хотят даровую работницу взять в дом, а я с хозяйством справляюсь. Мы с отцом тебя любим и никогда тебе зла не причиним. Наша разлука ещё не очень скорая, и мне она тяжелей, чем тебе. А тебя ждёт хорошая жизнь, и радость, и всё самое лучшее…
Тут они увидели стоящий на отлёте ломоносовский дом.
Он стоял особняком от других домов и был сложен из тяжёлых неотёсанных брёвен, поседевших от времени и непогоды. Дом был высок — «клеть с амбаром», как называют такие дома в тех местах. Внизу в амбаре не было окон, а в жилой избе редкие и маленькие окошки были прорублены почти под самой крышей, и слюда в них потускнела и подёрнулась паутиной. На сеновал вёл со двора бревенчатый помост-взвоз. Он был чист, словно подметён, ни одного клочка сена на нём не валялось. Давно возы не въезжали, а ветры развеяли последние былинки.
2
Подклеть — нижнее, нежилое помещение деревянного рубленого дома; использовалась как кладовая или, в зимнее время, как хлев для мелкого скота.