Второе, пожалуй, еще более важное событие произошло в 1955 году, когда Шумахер был отправлен британским правительством в Бирму в качестве консультанта по развитию. Его задачей было содействовать «прогрессу» Бирмы, помочь бирманцам перенять западный опыт и технологии. Однако, проведя в стране несколько месяцев, Шумахер пришел к выводу, что Бирма не нуждается в развитии по западному образцу, поскольку обладает своей собственной совершенной экономической системой, которую он назвал «буддистской экономикой». Опыт изучения буддистской экономики помог Шумахеру понять ограниченность западных экономических учений, а точнее, ограничения, накладываемые «метаэкономикой», — теми метафизическими ценностными представлениями, которые обусловливают содержание и применение той или иной экономической теории, Разумеется, экономисты склонны считать, что их наука ценностно-нейтральна, поскольку ограничивается чисто количественным, объективным исследованием заданных параметров. Использовать полученные данные исходя из тех или иных ценностей — это, говорят нам, задача политиков. Однако Шумахер указывает, что уже то, какие именно параметры подвергаются анализу, и даже понятийный аппарат, которым оперирует экономическая теория, вытекает из определенной принятой метафизики. К примеру, тот факт, что при анализе добычи полезных ископаемых природные ресурсы рассматриваются как статьи дохода, а не как капитал, служит для Шумахера отражением дуалистической («картезианской», сказали бы мы) картины мира, когда «человек видит себя не частью природы, но внешней силой, которой предначертано главенствовать над природой и завоевывать ее»[1], а все то, чего еще не коснулась рука человека, рассматривается как «мертвая материя», лишенная всякой ценности. В результате факту амортизации природного капитала (то есть истощения ресурсов) не придается практически никакого значения. Пытаясь преодолеть такую ограниченность с помощью иной метафизики, Шумахер дополняет понятийный аппарат экономики, вводя (возможно, впервые в истории) деление экономических благ на природные (primary goods) и рукотворные (secondary goods) и, далее, деля природные на возобновляемые и невозобновляемые, а последние — на изделия и услуги. В наше время такая классификация стала совершенно привычной, однако ей по-прежнему не уделяется должного внимания, что сплошь и рядом ведет к неадекватной оценке эффективности экономических систем. К примеру, в своей относительно недавней книге «Конец бедности» Джеффри Сакс жалуется, что «стандартные методы оценки внутренних сбережений, основанные на официальной статистике, переоценивают сбережения бедных, потому что в статистике не учитывается тот факт, что бедные растрачивают свой природный капитал. ... Когда дерево срубается и распиливается на дрова, предназначенные для продажи, а взамен его не сажается новое дерево, выручка дровосека засчитывается ему в доход, хотя по сути она представляет собой перевод капитальных активов (дерево) в финансовые (деньги)»[2]. Нетрудно понять, что речь здесь идет все о той же неспособности провести различие между доходом и капиталом, когда мы говорим о природных ресурсах, о которой писал Шумахер.
Другим примером ситуации, когда метафизические представления влияют на экономическую теорию, служит использование таких понятий, как «экономический рост», «ВВП» или «производительность труда». С точки зрения Шумахера, использование именно этих и подобных им понятий в качестве основных критериев экономической эффективности вовсе не разумеется само собой, скорее оно вытекает из характерного для западного мира потребительского мировоззрения, которое Шумахер не совсем корректно называет «материализмом». Ценности, связанные с таким мировоззрением, не предполагают никакого ограничивающего принципа, поскольку конечной целью считается потребление, и любой его рост рассматривается как, безусловно, положительное явление. Напротив, в буддизме, как и в большинстве традиционных учений, потребление считается лишь средством, а основное значение придается счастью, благополучию, духовному развитию. Поэтому, если для современного экономиста рациональность состоит в удовлетворении потребностей, которые рассматриваются как потенциально бесконечные, для буддиста рациональной была бы такая оптимизация потребностей, которая позволила бы удовлетворять их относительно малыми средствами. Поэтому для буддистского экономиста важнейшим критерием хорошей экономики было бы «постоянство», тогда как экономический рост, наравне со спадом, рассматривался бы как негативное явление. Если для современной экономики естественно делить страны на «богатые» и «бедные» или на «развитые» и «развивающиеся» {при том, что «развитие» не имеет верхнего предела), то в буддистской экономике главную роль играло бы разделение по «бедности», «достатку» и «излишеству».
2