Андрюшу часто вспоминают на станции, говорят, что он самый нормальный гость из Союза, и особенно все поражены тем, что он купил за доллары бутылку виски. Это, действительно, единственный случай.
Ну, пока все. Обнимаю вас. Лена что-то предпринимает по просьбе Глазамицкого[154]. Во всяком случае, я слышу телефонные переговоры на эту тему.
Ваш С. Довлатов
27 дек. <1989>
Дорогой Андрюша!
Гриша[155] передал мне твою записку и Анины подарки. Мне кажется, это зашло слишком далеко, Аня покупает дорогие вещи, и создается довольно большая неловкость. Уже и мама говорит: «Ах, как неудобно». Как бы мы ни радовались всем этим чудным украшениям, неловкость пересиливает. Попроси Аню остановиться. Сердечно благодарим, и на этом — конец. Объясни Ане, что у тебя были, есть и будут всяческие возможности оказать мне неоценимые услуги. А значит, и Лене.
Ваша дочка Маша оказалась милой и привлекательной. Вы как-то осторожно о ней говорили, и я уже подумал — вдруг неудачный ребенок. Прелестная девушка. Похожа, в основном, на Аню.
Спасибо за «Васильевский остров»[156], но вообще-то, на всякий случай, знай, что «куда-нибудь» и «как можно скорее» пристраивать рассказы не следует, предложений довольно много, в том числе и от Коротича[157].
Для «Звезды» — все самое лучшее и в первую очередь. Юнна (Мориц. — А.А.) об этом знает. А в остальном, на твое усмотрение — либо люди хорошие, либо размах и тираж. <…>
Болгары ко мне еще не обращались[158], зато обратились с точно таким же предложением поляки. К тому же я вышел по-японски.
Писал ли я тебе, что «Наши» по-английски угодили в список лучших книг года? Копию прилагаю.
Уфлянд и Азадовский вскоре (раньше, чем дойдет это письмо) передадут Вам крошечные пакетики. Уфлянд также, вроде бы, согласился взять Флоренского[159] как наиболее срочную для тебя книгу. Он же передаст тебе «Стамбул».
Если бы ты знал, как трудно всучить что-либо затоваренным советским гостям. Даже если оказываешь человеку услуги, возишь его туда-сюда, а потом просишь передать кому-то авторучку, физиономия сразу вытягивается.
Штаны и двухтомник о Сталине вышлю при первой же возможности. Кстати, мне звонил находящийся здесь В <…> Х <…> (?), уверял меня, что мы знакомы. Не хочется тратить на него время, но если придется, то взамен я попрошу его передать тебе штаны и «Сталина».
Ты говоришь — передать все это через Дедюлина. А он, между прочим, как выяснилось, широко слывет здесь очень занятым, рассеянным и вполне неаккуратным человеком.
Все поручения твои я сразу выполнил (Берберова, Лосев, Дедюлин, какое-то неясное письмо). Денег Дедюлин еще не прислал, но я уверен, что пришлет. Так что не беспокойся.
<…> Тебя до сих пор вспоминают на радио как рекордсмена, купившего на валюту большую бутылку виски. Ни один человек твоего подвига не повторил, многие при этом норовят курить Юрины[160] сигареты, чем дико его раздражают. Про Генриха Штейнберга[161] Юра сказал: «Не может он быть доктором наук, раз у него нет сигарет!»
<…> Всем твои приветы передал, и все передавали приветы тебе.
Лена собирается послать Ане какие-то бумажки через Азадовского.
Ну, кажется, все.
Обнимаю вас.
С. Довлатов
P.S. У мамы бережно хранятся для тебя, Валерия и Бори — 600 поцелуев[162]. Алеша Сергиенко[163] не проявлялся.
С.
12 апреля <1990>
Андрюша, дорогой мой! Я уж не знаю, что написала Лена — Ане, кажется, что-то нервное (судя по Аниному ответному письму), но, умоляю тебя, попытайся вообразить наши обстоятельства. Ежедневно раздается от трех до десяти телефонных звонков, едут уже не друзья друзей, и даже не приятели приятелей, а малознакомые малознакомых, и Арьевы среди них попадаются не слишком часто, а у нас — вечно прихварывающая мамуля, ребенок, собака, а главное — работа в совершенно незнакомом вам режиме, поверь мне. Как только я завязываю с пьянством, начинается тягостный труд, и это, конечно, не делает нам чести, но иначе мы протянем ноги. Соснора[164] жил у нас когда-то недели две, которые мне, естественно, показались вечностью, ибо это была невыносимая смесь трогательности, хитрости, обаяния, глухоты и энтузиазма. Ты мягко пишешь: «ему можно что-то черкнуть на бумаге». Это так, когда видишься раз в месяц в рюмочной, а я исписал с ним 7 стостраничных блокнотов.
154
Михаил Осипович Глазамицкий (1939–1995) — наш ленинградский приятель, директор Музея истории хлебопечения.
155
Григорий Давидович Поляк (род. в 1943 г.) — редактор, издатель, с 1973 г. в эмиграции. Редактор-издатель издательства «Серебряный век» в Нью-Йорке.
156
В альманахе «Васильевский остров» (Л., 1990) напечатаны рассказы С.Д. из сборника «Чемодан».
157
Виталий Алексеевич Коротич (род. в 1936 г.) — русско-украинский писатель, журналист, в 1989 г. — главный редактор журнала «Огонек».
158
Болгарские переводчики просили адрес С.Д. для заключения с ним договора на перевод его прозы.
160
Юрий Львович Гендлер (род. в 1936 г.) — юрист, журналист, с 1973 г. в эмиграции. В 1989 г. — заведующий Русской службой нью-йоркского отделения радио «Свобода».
162
600 долларов — частично мой гонорар, полученный С.Д., частично деньги, предназначавшиеся Валерию Грубину и Борису Довлатову.