«Никогда еще у нас не было столь недостойного кабинета министров! — воскликнул однажды О'Коннел. — Стенли — просто старый виг-ренегат; сэр Джеймс Грехэм — нечто еще более худшее; сэр Роберт Пил — флаг, окрашенный во все цвета, причем ни одного чистого. Сегодня это оранжевый, завтра — зеленый, послезавтра — ни тот, ни другой, однако следует остерегаться, чтобы это знамя никогда не было окрашено в цвет крови!… Что касается бедняги Веллингтона, то нет ничего более абсурдного, чем иметь в Англии подобного человека. Разве историк Алисон не доказал, что герцог был захвачен врасплох под Ватерлоо? К счастью для него, он имел под началом смелых, отчаянных вояк, ирландских солдат! Ирландцы были преданы Брауншвейгскому дому[94], который был их врагом, верны Георгу III[95], который их предавал, верны Георгу IV[96], испускавшему негодующие крики при подписании билля об освобождении, верны старому Вильгельму[97], которому кабинет министров составил кровожадную и воинственную речь против Ирландии, хранили, наконец, верность королеве![98] Поэтому Англия — англичанам, Шотландия — шотландцам, Ирландия — ирландцам!» Какие благородные слова!… Вскоре мы увидим, как осуществилось пожелание О'Коннела и стала ли земля Ирландии принадлежать ирландцам.
Лимерик был, кроме того, одним из главных центров Изумрудного острова, хотя и потерял главенствующее положение, опустившись до вторых ролей после того, как часть его торговли перешла к Трали. Население его составляло тридцать тысяч человек. Улицы города прямые, широкие, распланированы на американский манер; его лавки, магазины, гостиницы, общественные здания расположены на широких площадях. Но стоит пересечь мост Томонд, где заложен камень, на котором начертан договор об освобождении, как попадаешь в чисто ирландскую часть города, с ее нищетой и развалинами, обрушившимися крепостными стенами, местоположением той «черной батареи», которую отважные женщины обороняли до конца от оранжистов. Нет ничего более печального и жалкого, чем этот контраст!
Очевидно, что Лимерик расположен так, чтобы все способствовало его становлению в качестве важного промышленного и торгового центра. Шаннон, «лазурная река», для него — такая же важная водная артерия, как Клайд, Темза и Мерси. К несчастью, если Лондон, Глазго и Ливерпуль активно используют свои водные магистрали, Лимерик ею почти не пользуется. Лишь несколько барок лениво бороздят тихие воды, довольствующиеся тем, что они омывают роскошные городские кварталы и орошают тучные пастбища долин. Ирландским эмигрантам следовало бы увезти Шаннон в Америку. Будьте уверены, уж американцы бы нашли ей достойное применение.
Несмотря на то, что вся промышленность Лимерика специализируется на производстве ветчины, город тем не менее производит приятное впечатление. Женская часть населения отличается редкой красотой, и это было легко заметить во время выступлений мисс Анны Вестон.
Следует признать, что актрисы, живущие напоказ, вполне могли бы поднять квартплату в стеклянных домах, если бы архитекторы решились создать нечто подобное. Однако, в конце концов, Анне Вестон нечего было скрывать из того, что произошло в Голуэе. Уже на следующий день после ее возвращения во всех салонах Лимерика только и было разговоров, что о событиях в «рэгид-скул». Прошел слух, что героиня множества драм бесстрашно бросилась в самое пекло, чтобы спасти несчастное дитя, и она не очень опровергала его. А быть может, актриса и сама поверила в это? Ведь хвастуны обычно кончают тем, что начинают верить в собственные россказни! Несомненно, во всяком случае, одно: она привезла ребенка в гостиницу «Король Георг». Конечно же она хотела его усыновить, дать ему свое имя, поскольку он не имел такого… Более того, он не знал даже имени, данного ему при крещении!
«Малыш!» — отвечал ребенок на вопрос, как его зовут.
Следует сказать, что имя ему шло. Лучшего она не смогла бы найти. Оно было ничуть не хуже, чем Эдуард, Артур или Мортимер. Кроме того, мисс Вестон называла своего ангелочка и «бэби», и «бебери», и «бэбискляй», и другими ласковыми именами, имевшими хождение в Англии.
Согласимся сразу, что наш Малыш во всем этом ничего не понимал. Он позволял делать с собой все что угодно. Не знавший ласки — он позволял себя ласкать, не знавший поцелуев — он позволял себя целовать. До сих пор голого и босого, его одевали по последней моде и предлагали новые ботинки. Малыш не имел представления о завивке — теперь его волосы завили в локоны. А уж кормили просто по-королевски, буквально заваливая сладостями!
Само собой разумеется, что друзья и подруги актрисы осаждали ее покои в гостинице «Король Георг», расточая в адрес героини мелодрамы самые щедрые комплименты. И Боже, с какой грацией она их принимала! Снова и снова всплывала история «рэгид-скул». Уже минут через двадцать трагического повествования оказывалось, что огонь буквально пожирал весь город Голуэй. Это бедствие было сравнимо только со знаменитым пожаром, разрушившим большую часть столицы Великобритании — о нем свидетельствует памятник Файер-моньюмент[99], возведенный рядом с Лондонским мостом.
Легко представить себе, что ребенок не был обойден вниманием во время подобных визитов, и мисс Анна Вестон великолепно играла им в этих случаях. Однако он вспоминал, что если никогда и не был так обласкан, то, по крайней мере, его все же любили. Поэтому однажды он задал вопрос:
— А где Грип?…
— Кто такой Грип, крошка? — спросила мисс Анна Вестон.
Она, конечно, прекрасно знала, кто такой Грип. Без него Малыш, вне всякого сомнения, погиб бы в огне… Если бы старший приятель не был предан ребенку до такой степени, что пожертвовал собой ради его спасения, то под развалинами «рэгид-скул» нашли бы детский труп. Этого не случилось, и прекрасно… просто превосходно со стороны Грипа. Однако его героизм — признаем — не мог никоим образом умалить роль мисс Анны Вестон в спасении ребенка. Только представьте себе, что вдруг этой очаровательной женщины не оказалось бы, не иначе как благодаря Провидению, на месте происшествия? Где был бы сейчас Малыш?… Кто подобрал бы его?… В какой трущобе поместили бы его вместе со всем отребьем «рэгид-скул»?
А что до Грипа, то о нем больше ничего не было известно, да и никто и не пытался узнать подробности; Анна Вестон полагала, что в конце концов Малыш тоже забудет о нем! Но она ошибалась. Скажем сразу: образ того, кто кормил и защищал Малыша, кто стал его спасителем, никогда не изгладится из памяти и сердца благородного мальчугана.
Тем не менее сколько развлечений появилось у приемного сына актрисы в новой жизни! Он сопровождал мисс Анну Вестон во время прогулок, сидя в экипаже на подушке рядом с ней, по самым красивым кварталам Лимерика в те часы, когда ее могло увидеть самое изысканное общество. Никогда еще ребенок не был так разодет, увешан бантами, приукрашен, припомажен и декорирован, да простят мне это выражение. И сколько самых разных костюмов предоставил ему богатый актерский гардероб! То он был шотландцем, с пледом, кильтом, шапочкой с пером, то пажом в сером трико и ярко-красном камзоле, то юнгой в широкой матросской блузе с напуском и берете, сдвинутом на затылок. По правде говоря, он занял место моськи у своей хозяйки, существа злобного и «кусачего», и если бы он был поменьше, то вполне вероятно, что актриса прятала бы его в муфту, оставляя снаружи лишь голову в мелких кудряшках. Кроме того, были еще, кроме прогулок по городу, и поездки на курорты, предназначенные для морских купаний в окрестностях Калкри с его знаменитыми пляжами на берегу Клэр, был и Милтаун-Малбей, прославившийся своими знаменитыми скалами, о которые разбилась когда-то часть Непобедимой Армады!… Там Малыш был представлен как чудо природы под названием: «Ангел, спасенный из пламени!»
Один-два раза его сводили в театр. Надо было его видеть в качестве «бэби» большого света в только что сшитых перчатках — такому-то малышу, и перчатки! — восседающего в первом ряду ложи под бдительным оком Элизы, когда он боялся шевельнуться и боролся со сном до самого конца представления. Если он и не особенно разобрался в сути увиденных пьес, то тем не менее считал, что все, что он видел, было всамделишным, а не придуманным. Поэтому, когда мисс Анна Вестон появлялась в костюме королевы с короной и королевской мантией, затем в качестве женщины из простонародья, в капоре и фартуке, а иногда и в качестве нищенки, в развевающихся лохмотьях и шляпке с цветами, традиционном наряде английских нищенок, он не мог поверить, увидев ее снова в гостинице, что все это была она. Обилие впечатлений привело в расстройство детский ум. Малыш уже не знал, что и думать. Ночью он заново переживал все увиденное, как если бы страшная драма продолжалась, и тогда его посещали ужасные кошмары, в которых переплетались и бродячий кукольник, и негодяй Каркер, и весь мерзкий сброд из «рэгид-скул»! Он просыпался в холодном поту, боясь позвать кого-нибудь…
[94] Брауншвейгский дом — правящая по сей день в Великобритании королевская династия, начало которой положил Георг I (1714 — 1727), наследный курфюрст Ганноверский и герцог Брауншвейгский и Люнебургский; официально династия называется Ганноверской, поскольку город Ганновер был столицей Брауншвейг-Люнебургского (или Брауншвейг-Вольфенбюттельского) герцогства.
[95] Георг III — английский король с 1760 по 1820 год; однако большую часть своего царствования был отстранен от государственных дел по причине умопомешательства.