Мания приличия [СИ]

[23]. — Был в конце прошлого века такой наркобарон в Колумбии, — продолжил Джиён, — Пабло Эскобар[24]. Он почти монополизировал торговлю кокаином в стране. Он был одним из самых богатых людей мира. Мне было пять лет, когда его застрелили и, естественно, я не знал об этом, и познакомился с его историей будучи подростком. Знаешь, почему он погиб? Он успешно прятался от полиции, которая его пыталась поймать, и его никогда бы, может, не нашли, но ему захотелось поговорить по телефону с сыном… Поговорить с сыном — понимаешь? Человек, продающий наркотики, убивающий, пытающий, занимающийся рэкетом, не считающийся с законами, знавший, что за ним гоняются и его ищут, не смог пересилить своих чувств к сыну! Он заболтался с ним дольше позволенного, и звонок засекли. Его обнаружили и застрелили при попытке скрыться. Кокаинового короля, у кого денег было столько, что он мог купить, пожалуй, и всю Колумбию… или хотя бы тогдашний Сингапур. — Не сравнивай себя с ним, пожалуйста, не надо, — тронула я его губы кончиками пальцев со свадебным маникюром, призывая замолчать. На ногтях блеснули стразы, а я посмотрела на кольцо, которое заменил на моём безымянном Джиён. Чтобы получить её, нужно убить дракона. Нет, никто не убьёт моего дракона. Моего Дракона. — Я не суеверный, в отличие от моего главного неприятеля — синьцзянского босса. Помнишь, мы когда-то говорили о том, хорошо ли шутить со смертью? Я могу повторить, что если с ней не шутить вовсе — это не значит, что она никогда не придёт к тебе в благодарность за уважение. — Джиён, даже если всё так пугающе и безысходно, неужели тебе проще жить в разлуке, чем умереть вместе? Если ты по-настоящему полюбил меня… — Он приподнял голову, начиная усмехаться знакомым образом. Раньше я напрягалась от этой косой улыбки, а теперь ощутила себя счастливой, потому что она предназначалась мне, потому что только со мной ему было интересно, только моё присутствие развлекало его и делало его жизнь счастливой. Я запоздало поняла, что в этом сарказме искренний Джиён и его неподдельная реакция, его желание отвечать и впутываться, вмешиваться, а не как со всем остальным во всём мире — наблюдать со стороны. Это ради меня он начинает говорить и бесится, это со мной он хочет что-то доказывать и слушать. Только для меня, а я — только для него. — Да, да, Даша! Да, мне проще жить, прикинь? — хохотнул он. — Я не хочу умирать, не вместе, не по отдельности. Мне не девяносто лет, не восемьдесят и даже не семьдесят. Я не хочу сдохнуть и тебе не советую к этому стремиться. — Но ты не испугался ножа в моей руке… ты не верил в мою решительность? — Почему же, вполне. Я не знал, чего от тебя ожидать, вообще не знал. Ты была для меня когда-то tabula rasa[25], а теперь стала terra incognita[26]. — А мне показалось, что мы с тобой, наконец, стали как будто идентичными, и теперь поймём друг друга. — Последний человек, которого я когда-либо понимал — это я сам, — посмеялся Джиён. — Зачем же пытался уподобить меня себе? — нахмурила я брови, но Дракон тронул морщинку между ними, после чего наклонился и поцеловал, призывая не сердиться. — Потому что со стороны проще в чём-либо разобраться. Я надеялся взглянуть на себя со стороны, — он поцеловал меня глубже и настойчивее. — Это всё выдумка, Даша, у меня не было плана создать тебя по своему образу и подобию, я просто постепенно захотел, чтобы ты достигла того уровня разума и сознания, когда сможешь принять мой мир, когда тебе не будет ото всего этого горько и противно. — Мне не перестало быть горько и противно ото всего этого. — Хорошо, — сдался Джиён, — главной целью был я, я хотел, чтобы ты смогла стать моей. Добровольно. Захотеть этого. — Кстати, — кокетливо расплылась я, приподнявшись на локте, — кто-то говорил, что если мы переспим, то это будет самое большое разочарование для нас обоих. Ну и, разочаровался? — Джиён облизнул губы, очевидно взволнованный чем-то, так что тоже приподнялся, чтобы смотреть глаза в глаза. — Ни на миг, — твёрдо промолвил он. — А ты? — Я не знаю, как это можно назвать, но точно не разочарованием. Это… это было совсем не грязно, не пошло и не так, как мы спим с Сынри. Когда он забирается на меня… — Пожалуйста, без подробностей, ладно? — оборвал меня Джиён. Я прищурилась. — Ты же не ревнивый? — Это не ревность, я просто не хочу говорить о других, когда мы вместе, когда… — … он забирается на меня, — поняв, что это дико раздражает Джиёна, продолжила я, будто не услышав его, — и его член оказывался во мне… — Даша… — прошипел мужчина. — А его пальцы собственнически тискают мою грудь… — Даша! — повысил он тон. — А пальцы щиплют вот эти самые соски — твоего любимого цвета… — Джиён, как когда-то, заставил замолчать меня поцелуем. Мне хотелось смеяться сквозь него, но губы Дракона не давали уйти из-под них в смех, и я, побрыкавшись, раскрыла уста, чтобы с удовольствием принять в себя язык, язвительный и ядовитый, но обезвреженный на эту ночь. Одну ночь. До приближающегося утра. Посерьёзнев, я остервенело врезалась в поцелуй в ответ, и мы с Джиёном несколько минут не могли отпустить друг друга, сливаясь телами, пока какая-то синхронность снова не заставила отступить. Моя рука осталась на нём, обнимающей, как и его ладонь на моей талии. — Мы не должны умирать, Даша, мы должны жить долго и… — И как же мы будем счастливы, если придётся расстаться? Какой смысл будет в дальнейшей жизни, если самое прекрасное, что могло случиться с двумя людьми — уже случилось? Жить воспоминаниями? — Какая выходит интересная штука, Даша, смотри, — глядя в потолок, призывал меня, конечно, не уставиться на него тоже, а воображать, как и он, Джиён, — ты говоришь, какой будет смысл в раздельной жизни? Но тогда, выходит, что все свои бренные дни, которые я искал смысл и задумывался над ним — да, скорее просто задумывался, чем искал, — я не признавал, что смысл единственно в том, чтобы найти себе подходящую девочку и охренеть с ней от любви, подальше от всей грязи и призрачности мира. И теперь вдруг встаёт выбор, так и остаться без смысла или сделать единственным возможным смыслом женщину? — Любовь, — поправила я. — Любовь — вот смысл. — Ну, ещё скажи, как раньше, что она есть Бог. — Чем бы она ни являлась, Джи, — впервые так просто назвала я его, и мне это понравилось. Он тоже улыбнулся самодовольно, хотя не повёл и глазом. — Ты говорил, что сам себя мотивируешь и определяешь свои поступки, но, однако, встретив меня, твои поступки, пусть направляемые и из твоей головы, переиначились. И я постепенно перестроила себя… не специально, ни ты, ни я не действовали намеренно. Была некая сила, которая толкала нас на мысли друг о друге, которые и определяли наше движение дальше. Что это, как ни некая всемогущая сила, которая всё же выше нас? Неужели ты и сейчас скажешь, что абсолютно сам всё решил? Что не было какой-то предрешённости, которой было бесполезно сопротивляться? Или ты сам её создал? Джи, признай, что что-то в этом мире есть, что нам не понять, что нам не подвластно, во что можно только верить. — Это так унизительно, но одновременно с тем так неостановимо, — он опустил на меня взгляд и погладил по щеке. — Я не могу сейчас тебе ни в чём отказать: хорошо, Бог есть, ты счастлива? — Джи… — покраснела я, шокированная, даже сильнее, чем если бы он сделал мне предложение. Я не так опешила, когда он в любви признался. — Ты всё-таки уверовал? — Даша, я всего лишь ему позволяю быть на эту ночь. Завтра опять его убьём, ладно? — Нет, никуда он не денется. Однажды выдуманное, обратно не задумаешь, — чуть отстранилась я, поглаживая татуировку на боку Джиёна. — Так, он всё-таки выдуманный? — Нет, иначе не было бы чудес. И не говори, что их не бывает. Посмотри на нас! Разве это не чудо? — И ты ещё скажи, что оно вызвано силой твоих молитв, — скептически хмыкнул Дракон. — Не моих. Ты не правильно понимаешь, как работает эта система. — Поцеловав его губы, я объяснила: — Спасается не тот, кто молится, а тот, за кого молятся. За меня молится моя семья, я знаю. А за тебя молилась я. — Меня опять начинает подташнивать, я может и милый до рассвета, но не бесконечно терпеливый. — Зато всегда молодой, — указала я на татуировку, которую гладила. — Ты бы хотел жить вечно? — Мм… в большинстве случаев — нет. Но есть кое-что… Помнишь, в обсуждениях с Сынхёном, была произнесена такая фраза: если любовь заканчивается, то это не любовь? — Помню. — Я не люблю начинать дела, которые не смогу завершить, я никогда не берусь за неисполнимое. А тут… вот ведь в чём дилемма, любовь не заканчивается, а жизнь обрывается. Значит, взявшись любить, ты подводишь это чувство? Оно вечное, а ты нет. Я правильно мыслю? — Абсолютно, — поддакнула я. — Тогда что же, все люди в любом случае предатели? — А может, именно и только любовь уносит нас в вечность после смерти? — Для этого нужно знать, что после неё что-то есть. — Для этого достаточно вери�

23

Hasta siempre — часть революционной фразы ¡Hasta la victoria siempre! (Всегда до победы!), которая взята в прославленную песню, обращающуюся к Че Геваре. Обычно переводят, как «До свидания», но правильный дословный перевод: «До всегда», подразумевает, что даже мёртвый Че Гевара, как символ и знамя революции, способен поднять людей на борьбу, поскольку он в вечности, и всегда будет вести за собой людей, которые в него верят. Такова суть харизматического лидерства — оно бессмертно.

24

Пабло Эскобар (годы жизни 1949–1993) — реальная личность, реальная история.

25

Табула раса — в переводе с латыни «чистая доска», означает «чистый лист», человека, в котором ещё нет ничего завершённого, нет никаких установок, мировоззрений, идеалов, он ненаполнен, как младенец, прост и ясен.

26

Терра инкогнита — дословно с латыни «неизвестная земля», можно так же сказать «неизведанная территория», то есть некая область, которая вообще не исследована.