Перед сном мы как раз больше часа обсуждали подробности перелёта в Россию, используя смартфоны и интернет, чтобы узнать, как проще добраться до моего сибирского захолустья. Из аэропорта Чанги прямые рейсы только в Москву, а оттуда мне лететь в Томск половину пути обратно, в этом было мало смысла. Из Сингапура можно было улететь в Бангкок, потому что это один из редких зарубежных городов, который имел прямые перелёты до Богашёвского аэропорта, но самолёты туда из Бангкока ходили примерно три раза в месяц, и если мы сегодня же вылетим в Таиланд, то там нам придётся ждать четыре дня нужного рейса. Как всё это было суетно и сложно! Сынри соглашался пожить четыре дня в гостинице Бангкока, посетить что-нибудь интересное в нём, тем более что он там много раз был и мог бы поделиться со мной своими любимыми местами, ведь медовый месяц же всё-таки… Но я предпочла вариант долгого-долгого пути до Москвы, а оттуда в Томск, чтобы нигде не ждать, не сидеть в номерах, не терять времени. Я спешила и торопилась, пытаясь этого не показывать. Почему я не хотела сидеть несколько дней в гостинице Бангкока? Потому что статичность заставляла начинать думать, а я боялась, что надумаю чего-нибудь плохое (уже сейчас, пока просто лежу, я думаю и думаю, и это раздражает, бесит, чёртов Дракон, зачем ты заразил меня своей думалкой неотдыхающей, я не знала, что это половым путём передаётся), например, примусь сочинять, как вернуться к Джиёну. Это мне совсем не нужно. Ещё я могу вообще захотеть остаться в Сингапуре, где угодно, только бы не лететь в Россию. Если бы кто-нибудь прочёл мои мысли, наверняка бы подумал, ну да, конечно, зачем возвращаться в своё Петухово, где чуть больше шестисот жителей, зачем возвращаться к земле, трудам, тяжелой работе, холоду и грязи, когда есть такая шикарная и обеспеченная жизнь жены олигарха? Но дело было не в этом. Я скучала по холодам, по нашему деревянному дому, по нашей деревянной Покровской церкви[27], размытым до поздней весны дорогам, из-за которых к нам не часто жалуют томичи. Как истинная дочь Сибири, я, наверное, в душе была наследницей декабристок, и мне вообще нетрудно было обживаться в суровых условиях, для меня они были нормой, благодаря привычке к которой, возможно, я и выжила в этом малайзийском «раю». Но есть именно что эта самая привычка, и проживи я десять месяцев в диком африканском племени или среди австралийских аборигенов, я бы привыкла и к их быту, всё вокруг как-то бы устоялось, приобрело отточенность, каждый день стал бы для меня обычным и обустроенным, и из этой обустроенности вырваться стало бы настоящим стрессом, даже если менять худшие условия на лучшие. Этого стресса мне и не хотелось, просто чтобы сохранить через такие страдания обретенное более-менее моральное равновесие. А ещё ужаснее было бы, если после России мне пришлось бы вновь отчаливать куда-нибудь. Поэтому я мечтала об окончательной оседлости, ещё раз пережить перемены, и всё. Я стала крутить на пальце обручальное кольцо, которое так и тянулось приподнять, чтобы заглянуть во внутреннюю сторону, но Сынри зашевелился, просыпаясь, и я оставила своё занятие, повернувшись к нему. Ещё в плену сна, с сомкнутыми веками, он поднял руку и потёр щеку, глубоко вздохнув. — Доброе утро, — шепнула я. Он приоткрыл глаза, щуря их, поскольку я лежала со стороны окна и из-за моего плеча светило солнце. Молчание было не напрягающим, а каким-то лёгким, помогающим настроиться друг на друга. Сынри мягко улыбнулся, разглядывая меня под лучами света. Я тоже его изучала в невинном утреннем виде. Наташа говорила, что Джиён в постели беззащитен, а я возразила, что в ней все такие, и мой супруг был тому ярким подтверждением. Сейчас он не выглядел соблазнителем и пользователем всех платных дырок города, он был тёплым и милым. А вот Джиён, кстати, чёрта с два он был беззащитным в постели! Даже когда я держала нож у его горла, у меня было ощущение, что собираются прикончить меня, а не его. — Доброе, — подал, наконец, голос Сынри. — Можно тебя поцеловать? — Ну, поцеловать — не трахнуть, почему бы нет? — дёрнула я плечом. — Давай уберём этот глагол из наших взаимоотношений? — приблизился он, коснувшись ладонью моего лица. — Тебя же он всегда заводил? — Раньше мне не приходилось видеть каким-то новым взглядом вот такую картину… — Нависнув надо мной, Сынри опустил свои губы на мои и, разводя их, сам немного налёг на меня, приводя к соприкосновению наши тела, кожу с кожей, так что тепло и энергия мужского организма стали непосредственно на меня воздействовать. Было ощущение, что где-то на клеточном уровне обнаженные мужчина и женщина способны создавать интимно-эротические моменты, даже если не испытывали возбуждения и желания ещё мгновение назад. Вернее, я не испытывала, а Сынри, судя по его чувственному языку, сокровенно проникнувшему в меня, вполне себе с ним проснулся. Несколько секунд я думала о том, что его нужно оттолкнуть, но затем вспомнила о Джиёне и не стала. Джиён не станет хранить мне верность, ни за что и никогда, он продолжит спать с разными девицами, снимать проституток, заводить романы и подружек. И не играет роли, будет он представлять при совокуплении меня или не будет. Он станет спать с другими женщинами, кончать с ними, лежать с ними в кровати, он не будет чувствовать угрызений совести, потому что в его мировоззрении верность заключается вообще в чём-то другом, она где-то в космосе, в трансцендентном хранилище достоинств, где они лежат, как в сейфе, и ими можно не пользоваться, главное, что они есть, и человек ими обладает. Верность как алмазное колье для Дракона. Мужчина в нём выглядит смешно, поэтому не носит его, но имеет, и когда встречает свою единственную женщину, то вешает его на неё; в итоге и колье и женщина принадлежат ему, она непосредственно это колье хранит, а мужчина любуется на это со стороны, меняя часы, запонки, даря другим женщинам кольца, серьги, браслеты и прочую мелочёвку, которая не сравнится с его главной драгоценностью. Сопоставив всё это в голове, я не отпихнула Сынри, и сама ответила на его поцелуй, не жарко, не жадно, но в меру страстно. Он расслабился, ощутив от этого моего жеста удовольствие и радость, после чего оперся на руку и посмотрел мне в глаза. — Ты похожа на ангела, на самом деле. Эти светлые волосы, которые так золотятся на солнце… Я только от них одних уже схожу с ума. Они… они такие манящие, и они самого красивого естественного цвета, который я когда-либо видел. Никогда не крась их. — Сынри опять коснулся меня поцелуем. — И твои глаза, такие голубые… — Устами он прошёлся по подбородку, ниже, перескочив шею был уже у груди, стягивая вниз одеяло и намереваясь одарить поцелуями не самые приличные места моего тела. Я остановила его, обхватив лицо ладонями. — Сынри, Сынри! Не надо. — Он с сожалением взял себя в руки, опять поднимаясь
27
Автор в курсе, что реальная Покровская церковь села Петухово не функционирует на постоянной основе, но это же всё-таки художественное произведение.