«Не уйду отсюда до тех пор, пока не выйдет. Должен еще раз увидеть ее...»
Стоял во дворе и играл на гуслях. Дворовые люди не прогоняли его, ибо скоморохам в эти дни разрешалось играть в Луцке. Прохожие бросали мелкие монеты на струны. Арсен играл, и в дверях дома наконец появилась девушка в цветастом платке.
В нерешительности стояла на пороге, восхищенно смотрела на гусляра, ее глаза светились радостью. Странное чувство тоски охватило ее, когда она ушла с рынка, хотелось еще раз посмотреть на черноусого вожака скоморохов, но не посмела. Все время думала о нем... и если бы вернулась и подошла к нему, то убежала бы... убежала от того, что ждет ее в отцовском доме. И пускай тогда свершится воля божья! Со скоморохом? А может быть, это ее рыцарь? Нельзя, нельзя. Впервые в жизни нахлынувшая страсть обдала жаром тело: вернуться, убежать, убежать... Безвольная и печальная лежала, уткнув лицо в подушку, давил холод бесцветных пустых глаз немилого и обжигал карий взгляд Арсена. И вдруг услышала звон струн...
Лишь миг стояла Орыся на пороге, потом рванулась с места, подбежала к гусляру.
— Ты в самом деле боярыня, Орыся?
— Какое тебе до этого дело, гусляр... Я же вышла... Пошли...
— На край света?
— А где он?
Они пошли рядом по улочке в глубоком овраге. С берегов реки нависали снежные сугробы, серебристый иней падал на цветастый платок с красными розами, на брови и щеки девушки; тишина над скованной льдом Стырью нарушалась украдчивым потрескиванием; по льду змейкой бежала поземка.
— Ты была тогда еще маленькой... Помнишь скоморохов в вашем дворе в Рогатине?
— Помню... Это был ты?
— Я... А тебя я не видел... Какая ты красивая!
— Молодец... Это был ты...
«Куда мы идем? Пошли... Лед крепкий, не провалимся... Вербы в белых сережках наклонились, примерзли ко льду... Пойдем. Гулко гудит лед, а в Гнидаве — церковь, там священник готовится к вечерне, у него теперь есть время... Тут край света, девушка, на Стыри. Тут, боярышня... Скоморох, скоморох. Узок наш мир...» — «Как тихо. Нахохлившиеся вороны притаились на снежных холмах... Я одинока, меня собираются выдать замуж, а у священника в Гнидаве сейчас есть свободная минута...» — «Я не видел, Орыся, девушки красивее тебя. Может, не тут край света? Кто бы нас нашел?..» — «А отец что скажет?.. А побратимы?.. На дубе за Стрыем зловеще каркает ворон, мы уже посреди реки... Почему я боярышня?» — «Почему я скоморох?..»
— Надо возвращаться, Арсен...
— И — навсегда?
— Кто знает...
— Я поцелую тебя...
— Поцелуй. Нежно. Не сильно, чтобы потом не было больно...
Вырвалась из его объятий и быстро побежала, не оглядываясь. Трещала и рассыпалась на части тишина. Орыся услышала, как закричал ей вслед Арсен:
— Вернись, вернись! Нет, я не умру, не умру, пока...
А остальные слова будто замерзли на льду.
ГЛАВА ВТОРАЯ
ПРИВИДЕНИЯ В ЛУЦКОМ ЗАМКЕ
Свидригайло вернулся из русинского боярского стана собранный и решительный. Теперь он определенно знал: настал его час. Сегодня Витовт на последнем совете конгресса известит монарха о том, что он готов принять из рук повелителя urbis et orbis[9] короля чешского и в герского, римского императора Сигизмунда корону. Ведь не зря вчера Ягайло в любезном послании, написанном рукой краковского епископа Олесницкого, обещал Свидригайлу Подолье. Не будет ответа — сам возьмет его, когда придет время. Поэтому неспроста и Витовт прислал бочонок мальвазии — самого лучшего греческого вина! Спасибо, вино выпью... Пусть Витовт получает корону и постарается оторвать Литву от Польши для своих наследников — нет у Витовта сыновей, а ему уже восемьдесят. Умрет по воле божьей новоиспеченный король литовский, а корону с помощью русинских бояр получит Свидригайло.
Князь снял шлем, панцирь, кубрак[10], хотя под каменными сводами тянуло холодом; в льняной сорочке, коренастый, широкоплечий, сел на скамью возле камина.
«Когда коронуют Витовта, — думал, — ныне, завтра? Все равно в тот же день он умрет, а я с его ратниками, которые сейчас так бдительно следят за мной, войду во Владичью башню, а оттуда по торной дороге до Вильно и Тракая. Пускай советуются, а я устрою для русинских бояр банкет».
Седые волосы взлохматились под шлемом, сползли на морщинистый лоб князя; Свидригайло, поглаживая большим пальцем длинные усы, глядит на огонь. Мерцающие языки пламени время от времени вырываются наружу, облизывая под камина, и освещают короткими вспышками майоликовый кафель, где изображены битвы, пиры, лики рыцарей и князей.