Чувство протеста, которое вызвал в Мао устроенный родителями брак, основывалось, видимо, на том, что отец вознамерился окончательно привязать его к земле, к угнетающе тяжелой жизни крестьянина, а уж ее-то сын успел возненавидеть. Уйдя из дому, он твердо решил строить свою жизнь сам. Первым шагом в этой жизни стало продолжение обучения, на этот раз в частной деревенской школе, под руководством учителя — земляка преклонных лет. Как только мальчику исполнилось пятнадцать, он категорично заявил отцу, что не испытывает ни малейшего желания отправляться на выучку к торговцу в Сяптань и собирается записаться в среднюю школу.
И в этом Мао, хотя и не сразу, удалось добиться своего. Похоже, здесь взяли верх те отцовские качества, воздать должное которым он смог только много лет спустя.
Жэньшэн и в самом деле недооценивал силу характера и упрямство своего сына, однако Мао, в свою очередь, за суровым его лицом тоже не сумел рассмотреть законную отцовскую гордость. Конфуцианство как мировоззрение пронизано понятием непрерывной связи поколений. Мужчина может считать, что жизнь удалась, если дети превзошли его самого; их успех прославляет не только отца, но и деда, прадеда… Будучи человеком необразованным, Мао Жэньшэн тем не менее прилюдно называл сына «домашним ученым», признавая, что в семье лишь он один имеет шанс вырваться из ограниченного мирка родной деревни.
На протяжении десяти последующих лет отец, представавший в воспоминаниях Мао скрягой и ослепленным предрассудками своего класса тираном, оплачивал учебу и бытовые расходы сына. Он продолжал делать это даже после того, как стало совершенно очевидно, что в деревню тот уже никогда не вернется, а потраченные деньги не принесут и грошовой прибыли.
Предыдущее поколение и представить себе не могло, чтобы подобные вызовы родительскому авторитету оставались без последствий для дерзнувшего их бросить. Но в Китае уже шли перемены. Даже в далекой Шаошани рушились неприступные когда-то твердыни.
Эти перемены были вызваны медленным разложением старых устоев общества, усиливавшимся давлением извне. Полтора столетия спустя после того, как император Цяньлун высокомерно и снисходительно — «Китай… не нуждается в товарах варварских стран» — отклонил предложение короля Великобритании Георга III о начале торговли, соотношение сил в мире значительно изменилось. Китай остановился в своем развитии, богатство и мощь по капле вытекали из раздираемой кровавыми мятежами страны. Европа же, пройдя через промышленную революцию, вышла из нее окрепшей и полной амбициозных планов расширения сферы своих интересов. Конфликт между двумя полюсами становился неизбежным. В 1840 году вспыхнула первая «опиумная» война, в результате которой Британия прибавила к своей короне Гонконг. Иностранцы получили разрешение селиться в Шанхае и четырех других портах. По окончании второй «опиумной» войны с маршем прошедшие в 1860 году по Пекину британские и французские войска дотла сожгли императорский Летний дворец. Добытые с оружием в руках привилегии позволяли теперь иноземцам проживать и в столице.
Но только не в Хунани. Из всех подданных императора ху-паньцы слыли наиболее консервативной и враждебно настроенной к чужакам частью населения. «Они являются типичнейшими представителями китайской нации и, похоже, нисколько не доверяют выходцам из других провинций, — вспоминал путешественник из Европы. — Причем, судя по тому, что мне довелось видеть и слышать, остальные жители страны платят им взаимностью». Наследник императора прозвал хунаньцев людьми «беспокойными и драчливыми». Население провинции горделиво хвасталось, что «на их землю не ступала нога ни одного маньчжура». Для иностранцев въезд на территорию Хунани был закрыт. Когда в 1891 году у стен главного города провинции Чанша появился английский миссионер Джон Гриффит, толпа встретила его камнями. Впоследствии он писал: «Подобно Запретному городу в Пекине или Тибету, это одно из немногих мест во веем мире, вход куда иностранцу категорически запрещен. Видимо, Чанша является в Китае самым непримиримо настроенным к чужестранцам городом. Вражду здесь исповедуют даже люди образованные, а чиновники лишь укрепляют их в ней». Однако наряду с этим отдельные смельчаки, умудрявшиеся пробраться в Хунань, поражались «проницательности и упрямству местных жителей», так отличавших их от полнейшего равнодушия населения в других районах страны.
Первые иезуиты, попавшие в Китай в XVIII веке, считали Хунань наиболее недоступной частью империи, где гонений на миссионеров следовало опасаться более чем где бы то ни было. Уже ближе к современности, при жизни деда Мао, Хунань оказала резкий отпор участникам Тайпинского восстания, опустошившего 8 провинций и унесшего 20 миллионов человеческих жизней. Чанша выстояла восьмидесятидневную осаду, что позже дало ей право называть себя «Городом железных ворот». Столь жесткое сопротивление объяснялось вовсе не преданностью местной элиты трону, а, скорее, ее неприятием христианской, по сути своей, идеологии тайпинов — еретической по канонам конфуцианства. Хунаньский наместник Цзэн Гофан, ставший для маленького Мао героем, разбил войско мятежников, которым командовал другой хунансц, Хун Тачуань.
«Для населения провинции всегда были типичны независимость и обостренное чувство собственного достоинства, — писал в начале нашего века наблюдатель. — Особый склад ума местных жителей позволял им считать себя людьми, отмеченными Небом». Уроженцами Хунани были весьма многие высшие императорские чиновники и вряд ли меньшее количество реформаторов и революционеров.
Первоначально огромная империя никак не реагировала на появившихся у ее ворот иностранцев. Однако в 70-х годах XIX века в стране зародилось так называемое движение самоусиления. Под лозунгом «Европейским формам — китайское наполнение» реформаторы пытались убедить общество в том, что, обладая западным оружием, оно будет в состоянии изгнать нежелательных пришельцев и сохранить привычный конфуцианский уклад жизни. Их идеи потерпели крах после того, как в 1895 году Китай вновь потерпел унизительное военное поражение. Самое обидное заключалось в том, что нанесли его не европейцы, а азиаты, соседи-японцы, на которых жители континента презрительно смотрели как на карликов. Предпринятая через три года молодым императором Гуансюем попытка обновить систему управления страной закончилась провалом из-за саботажа консерваторов, действия которых направляла вдовствующая императрица Цы Си. Крупнейшие европейские державы решили договориться о разделе Китая. После обсуждения вопроса лондонской палатой общин в 1898 году было объявлено, что Хунань вместе со всей долиной реки Янцзы переходит в сферу интересов Британии. За этим решением последовало «Боксерское восстание»[9] — медленно умиравший режим уже агонизировал. Передовые умы Китая не хуже иностранцев понимали: старые порядки безвозвратно рушатся. Дело за последним толчком.
Но жители Шаошани знали обо всем этом крайне мало. В чайных домиках велись бытовые разговоры; те, кто умел читать, собирались у стоящих под навесами досок, где местные чиновники вывешивали обращения к народу. Через порт, расположенный в соседнем уезде Сянтань, проезжали торговцы из Кантона[10], Чунцина и Ухани, делясь, как в средневековой Европе, последними слухами. Но эти доходившие до крестьян слухи о восстании ихэтуаней были слишком неопределенными, а о нависшей над Китаем угрозе простой народ и не подозревал. Даже о последовавшей в 1908 году смерти императора в деревнях узнали лишь два года спустя.
Первое представление о серьезности стоящих перед страной проблем Мао получил, прочитав взятую у родственника книгу «Предупреждение старцу», написанную незадолго до японо-китайской войны шанхайским компрадором Чжэн Гуаньином. Автор настоятельно рекомендовал Китаю как можно быстрее вводить у себя последние технические достижения Запада. Телефон, пароход, железная дорога были выше понимания обычного деревенского жителя, не знакомого с электричеством и знавшего лишь силу собственных рук и тяглового скота. Описание заморских чудес разожгло воображение Мао, занятого в то время тяжким крестьянским трудом. Позже он согласится, что именно эта книга заставила его принять твердое решение продолжить свое обучение.
9
В отечественной и китайской историографии оно более известно под названием восстания ихэтуаней, лидеры которого ставили своей целью предотвратить колониальный раздел страны, избавиться от иностранного присутствия и отстоять право на самобытность развития китайского общества. Секта «Ихэтуань» имела и другое название: «Кулак в защиту мира и справедливости», откуда и взялось английское название восстания. —