Марина Цветаева. Письма. 1928-1932

Так поздно пишу потому что только сейчас свой угол, — хороший, у окна. Вчера целый день ходила, — разгон еще медонский — дохаживала. Мур сопровождал с полуоткрытым ртом. — «Мур, что́ это ты?» — «Пью ветер!»

Скалистое море, как на первой открытке, прямо перед домом. Другое, с плажем, дальше и менее завлекательное, люблю пески, а не плаж. Окрестности чудесные. Да! Та рощица — из chêne vert [211], очень похожая цветом на маслину. Преосуществление дуба в маслину, вот. (Вот Вам и новый миф!) Лист без выреза (не дуб) но шире масличного (не маслина!) низ серебряный, верх лакированно-зеленый, роща виденная снизу — оливковая, сверху — дубовая. Говоря о деревьях, говорю о Вас и о себе, — и еще о С<ергее> М<ихайловиче> [212], к<оторо>му напишу в Вашем завтрашнем письме.

_____

Жду подробного отчета о последующем дне и днях (после-моего-отъездном).

<Поперек письма и на полях:>

Пишите как спали, что снилось, что делали утром, хочу весь Ваш день.

Главного не пишу. (Этим — написано.)

Эти камни посылаю за сходство с долмэн’ами [213].

Впервые — Несколько ударов сердца. С. 18–19. Печ. по тексту первой публикации.

54-28. С.Н. Андрониковой-Гальперн

11-го июля 1928 г.

Дорогая Саломея! Второй день как приехали [214]. Чудная природа: для меня — рощи, для остальных море (вода грязная и холодная, купаюсь с содроганием), чудная погода, но дача — сезон — 2 тыс<ячи>, по соседству такие же — 3½ и 4, нам еще «повезло». (По-моему, такая прелесть как лето и такая радость как дом (все с ним связанное) должны быть даром, а?)

Поэтому, если можно, пришлите иждивение, не хочется сразу открывать счет в лавке, нас не знают. Слава Богу, и квартира и обратный проезд оплачены, нужно только на жизнь.

Простите за такое короткое и скучное письмо, обживусь — напишу как следует. Пишите об Ирине [215] и о себе. Целую Вас.

                             МЦ.

Впервые — СС-7. С. 116. Печ. по СС-7.

55-28. Н.П. Гронскому

Pontaillac (Charente Inférieure) près Royan

Villa Jacqueline

— a Gilet при чем? кажется — плаж! — [216]

12-го июля 1928 г.

Мой родной мальчик! Я в полном отчаянии от всего, что нужно сказать Вам: скажу одно — не скажу всего — значит, не скажу ничего — значит, хуже: раздроблю все. Все, уменьшенное на одно, размененное на «одно» («два»). Ведь только так и надо понимать стих Тютчева: когда молчу — говорю всё [217], когда говорю — говорю одно, значит не только не всё, но не то (раз одно!) И все-таки говорю, потому что еще жива, живу. Когда умрем, заговорим МОЛЧА.

Родной мой! Мы за последние те дни так сроднились, не знаю как. Заметили, кстати, на вокзале воздух отъединения, которым нас — м<ожет> б<ыть> сами не думая — окружали все? Другие просто отступали, Вы все время оказывались рядом со мной, Вам молча уступали место, чтя в Вас — любимого? любящего? Просто ТО <<подчеркнуто дважды>, оно, божество, вечный средний род любви (кстати, как ночь, мощь — не мужское (ъ) не женское (а) — мягкий знак, умягченное мужское, утвер(ж)денное женское).

Что думал Владик? [218] Ручаюсь — ничего. Если бы подумал — осудил. Он, как животное (хвала в моих устах!) просто повиновался силе. А Вы ведь были самый веселый из всех, еще веселей Али, куда веселей меня!

Веселье — от силы, дружочек, всегда! особенно — когда через силу. Это — это — это! <<подчеркнуто дважды> — я так люблю в Вас! Ваше сердце как скаковой конь, для таких пробегов, пустынь, испытаний создано. Не конь скачек, конь пустынь.

О другом. Не люблю моря. Сознаю всю огромность явления и не люблю. В который раз не люблю [219]. (Как любовь, за которую — душу отдам! И отдаю.) Не мое. А море здесь навязано от-всюду, не хочешь, а идешь, не хочешь, а входишь (как любовь!), не хочешь, а лежишь, а оно на тебе, — и ничего хорошего не выходит. Опустошение.

211

Молодых дубков (фр.).

212

С.М. Волконский.

213

Долмэны — древние погребальные культовые сооружения, сложенные из больших плит. Строились, как правило, в приморских зонах Европы, Азии, Северной Африки. Долмены встречаются у нас на Кавказе. Сохранились они и в окрестностях Медона и Кламара.

214

На место летнего отдыха: Понтайяк (курортное место близ Руайяна), на берегу Бискайского залива.

215

Дочь С.Н. Андрониковой-Гальперн от первого брака, Ирина Павловна Андреева (1911–1990).

216

Адрес — Гронский писал Цветаевой свои письма, направляя их по адресу: Villa Jacqueline Gilet. Pontaillac (près Royan), (Charente Inférieure). Слово «Gilet» (жилет) здесь было лишним. Цветаевой, видимо, оно было созвучно со словом «Plage» (пляж).

217

Когда молчу — говорю всё… — Речь, очевидно, идет о стихотворении (1829) Федора Ивановича Тютчева (1803–1873) «Silentium» («Молчание» — лат.), в котором рефреном трижды повторяется мысль о молчании, ибо «молчание» больше «слова», так как последнее не может передать всю глубину мысли и красоту человеческой души: «Мысль изреченная есть ложь».

218

Владик. — В.Д. Иванов. См. коммент. 8 к письму к А.А. Тесковой от февраля 1928 г.

219

Не люблю моря… В который раз не люблю. — Ср., например, в письмах в мае 1926 г. (Письма 1924–1927): «Море рассматриваю как даром пропадающее место для ходьбы. С ним мне нечего делать. Море может любить только матрос или рыбак» (В.Б. Сосинскому от 11 мая), «Море я и не пытаюсь любить, чтобы быть вправе его любить, нужно быть или рыбаком или моряком. Поэт — здесь — несостоятельность» (Д.Г. Резникову от 25 мая), «…я не люблю моря. Не могу. Столько места, а ходить нельзя. Раз. Оно двигается, а я гляжу. Два… Главного не сказала: море смеет любить только рыбак или моряк» (Б.Л. Пастернаку от 23 мая) и т. д. Ср. также в следующем письме к Н.П. Гронскому, где Цветаева рассказывает про спор с Лосским о море.