Мы еще познакомим наших читателей с этой песней, когда менестрелю случится петь ее в следующий раз, хотя и не для своего удовольствия.
Когда песня была окончена, граф дель Бальцо вышел из зала вместе с глубоко взволнованной Биче. Многие другие дамы и кавалеры последовали их примеру, и в зале осталось лишь несколько человек.
— Послушай, — сказал тогда менестрелю один из немногих оставшихся, — теперь мы хотим послушать твою последнюю песню, ту, что ты сочинил, когда бродил с ворами, которые чуть тебя не обчистили.
— Если бы чуть, — отвечал Тремакольдо, — а то ведь они забрали все то ничтожное достояние, которое я успел скопить на этом свете, и я уж только и думал, чтобы сохранить голову на плечах!
— Как же все было?
— А так, что этим господам захотелось однажды послушать, как я пою.
— Ну, и ты им угодил?
— Еще бы! Я тут же, не сходя с места, придумал песню, которая спасла мне жизнь да принесла еще четыре золотых флорина в придачу.
— Спой же! Спой же!
— Хотите, чтоб я спел ее так, как пел им тогда?
— Конечно, пой и ничего не бойся.
— Ну, так слушайте. — И, настроив лютню, Тремакольдо запел:
Глава V
Люди, съехавшиеся в Беллано со всего озера, отправились теперь домой.
Жители Лимонты спустились к озеру последними: у них было шесть лодок и они хотели ехать все вместе, а потому подождали, пока Лупо отпустят наместник и адвокаты, которые задержали его из-за каких-то формальностей.
Граф дель Бальцо с большей, чем это принято между друзьями, церемонностью пригласил Отторино провести несколько дней у него в замке. Маленькое общество прошло в небольшую каюту, снабженную всеми теми удобствами, которыми окружали и окружают себя господа во время поездок по нашим озерам. Биче села напротив отца, а священника из Лимонты хозяин любезно усадил напротив молодого рыцаря.
На лодке было четыре весла: два на носу и два на корме. Микеле, как самый старший, взял руль, а его сын Арригоццо сел на первую пару весел. На это место сажают обычно самого опытного и сильного гребца.
Лупо, только что застенчиво и робко внимавший похвалам, которыми его осыпали господа, прошел на нос и уселся на него верхом, опустив ноги по обе стороны. Ему нравилось разрезать ногами волны и чувствовать, как его лицо и грудь окатывает дождь мелких брызг. Скрестив руки на груди, он смотрел на горы, где не был столько лет, узнавал извилистые долины, цветущие луга и страшные обрывы, с которыми было связано столько воспоминаний юности. Их вид, их названия были дороги для него, как лицо и имя любимого друга.
Амброджо, его отец, сидел рядом с ним на дне лодки и думал о том, какое счастье иметь такого сына — сына, который стоит иного рыцаря. Время от времени он подсаживался к нему поближе и говорил что-нибудь ласковое, а Лупо чаще всего отвечал ему лишь взглядом или улыбкой.
Когда они доплыли до мыса Моркате, Арригоццо заметил над ущельем Менаджо облачко и сказал:
— Ну, быть буре. Приналяжем-ка, ребята, на весла, чтобы нам добраться до Варенны прежде, чем она нас застигнет.
Размеренный стук весел сразу усилился и стал более частым.
Тем временем в каюте отец Биче, обсудив еще раз события этого дня, перевел разговор на Марко Висконти и принялся рассказывать молодому гостю о том, что тот и так давно знал, о том, что граф обычно сообщал всем и каждому, а именно: как он учился в школе вместе с этим знаменитым полководцем.
— Мы оба долбили тривиум и квадривиум [], а потом также право и свод законов, — говорил граф, — и Марко был одним из самых способных. Да что там говорить, только один ученик и мог с ним состязаться.
Тут он засмеялся с притворным смущением, которое сразу должно было показать, кто был этот неназванный ученик. Но, опасаясь, что Отторино, может быть, недостаточно сообразителен, чтобы понять его намек, граф тут же добавил:
— Мы всегда были соперниками, и я помню, как мы спорили, когда появилась книга Данте Алигьери «О монархии» [] — книга ядовитая, которую потом сожгли на костре, как она того и заслужила. А Марко настолько закоснел в своей приверженности гибеллинам, что открыто защищал эту книгу. Поверьте, я тоже выступил в защиту моего мнения, и все же, несмотря на это, мы всегда были добрыми друзьями.
— В самом деле, он часто упоминал о вас в разговорах со мной, — отвечал Отторино.
— Правда? И что же он говорил?
— Он знал, что я был дружен с вашим бедным Лионетто и много времени провел у вас в замке, а потом расспрашивал меня о вас, о вас и о графине, которую всячески восхвалял.
Граф Ольдрадо понизил голос и нагнулся к уху юноши, словно не хотел, чтобы его слышала дочь. И все же он говорил так громко, что Биче, хотя и делала вид, будто она ничего не слышит, и действительно пыталась не слушать, не пропустила ни одного его слова.
— Да будет вам известно, — говорил граф, — что Эрмелинда должна была выйти замуж за Марко, но потом произошли всякие неприятности… Ну, не будем об этом, я расскажу вам все при удобном случае: там было столько горя, столько ссор и столько крови! Мой тесть погиб, когда Марко настиг их при переправе через Адду.
В этот миг разговор был прерван внезапным раскатом грома. Через секунду послышался голос рулевого, который кричал:
— Идет менаджино! Садись по двое на весла!
Лодка закачалась, так как Лупо и Амброджо должны были поменяться местами, чтобы выполнить этот приказ. Затем на некоторое время воцарилась тишина, и они услышали, как вдали ревет буря. Рев ее становился все сильнее. Священник открыл окошко и выглянул наружу: с Менаджо надвигались черные тучи и уже было видно, как катились первые мощные валы с белыми барашками на гребнях.
Граф выглянул в дверь, выходившую на корму, и сказал, обращаясь к Микеле:
— Почему ты не причалил к берегу, когда началась непогода, и зачем ты забрался в эти проклятые скалы, где невозможно высадиться?
— А что делать, если буря застигла нас врасплох? — отвечал лодочник. — Давайте, ребята! — закричал он снова. — Взялись все вместе, навались!
7
Тривиум и квадривиум — два основных курса в средневековых учебных заведениях Тривиум включал в себя грамматику, риторику (ораторское искусство) и «диалектику» (уменье вести спор), а квадривиум — арифметику, геометрию, астрономию и теорию музыки.
8
Данте Алигьери (1265-1321) — великий итальянский поэт. По политическим взглядам он был умеренным гвельфом, но в своей книге «О монархии» критиковал власть папы, а впоследствии примкнул к гибеллинам.