I. Любовь и война
1. Дядя Нино
Доминик рос в просторном доме, но далеко не шикарным – просто кирпичная коробка, зажатая между другими такими же строениями, как и на любой другой, ничем не примечательной улице Бруклина, района церквей и домов. Дядя Нино был главой семейства. Семья Гаджи (в основном представители одного поколения, эмигрировавшего из Сицилии) занимала три этажа, но все пользовались общей кухней и испытывали общую настороженность по отношению к внешнему миру – и называли свой дом «бункером». Начиная с 1947 года, когда Доминик родился, и далее, в годы правления Эйзенхауэра, он жил здесь вместе с матерью, еще одним дядей, дедушкой и бабушкой, различными тетями и двоюродными братьями. Однако главой бункера неизменно оставался дядя Нино, который обо всем имел свое мнение. Раньше отец Доминика тоже жил с ними, но он был пьяницей и лоботрясом – и сбежал, когда Доминику было три года. Во всяком случае, так говорил дядя Нино.
Для незнакомцев и мальчишек Нино Гаджи был успешным продавцом машин. У него не было своих детей до тех пор, пока племяннику не исполнилось девять. Он был любящим и внимательным, но это не мешало ему сквернословить и выражаться резко, чуть ли не агрессивно. «Твой отец был алкашом и относился к твоей матери, моей сестре, как к последнему дерьму», – говорил он мальчику.
Подрастая, Доминик стал пытаться выяснить подробности, но дядя Нино всякий раз пресекал его расспросы последующим наказанием. Его мать, Мария, была нежна к нему, но немногим более откровенна: она говорила только, что ее муж был хорошим человеком, но, когда они жили вместе, у них были трудные времена и брак не сложился. Еще вопросы есть? Уже позже, много позже, она рассказала подробности. Только тогда мальчик узнал, что его отец, Энтони Сантамария, был отличным парнем, который жил по соседству, потом служил в Армейском авиационном корпусе, а когда вернулся с войны героем, полюбил мать Доминика.
Когда у мальчика обнаружились недюжинные спортивные способности, мать подарила ему крохотную боксерскую перчатку из серебра, которую когда-то подарил ей его отец. На ней было выгравировано: «Чемпионат Армейского авиационного корпуса по боксу – 1943».
Доминик дорожил этой вещицей как реликвией, потому что со временем он стал вспоминать об отце так, как вспоминают разрозненные эпизоды давно забытой пьесы. Одно из его самых ранних воспоминаний было о том, как боксер вечером приходит домой, треплет его по щеке, а потом вваливается в ванную комнату и его рвет фонтаном. Позже этот эпизод надолго вылетел у него из головы.
Другое воспоминание было скорее последовательностью нескольких эпизодов, которые, по всей видимости, относились к четвертому году его жизни – 1951-му. Это было вскоре после того, как отец стал жить отдельно и им разрешили видеться по воскресеньям. Отец жил в нескольких кварталах от них, в доме родителей, и каждая их встреча с Домиником заканчивалась в «Волшебном фонаре», шумном местном кабаке, где чемпион Армейского авиационного корпуса громил всех желающих голыми кулаками за деньги и напитки.
Доминик помнил, как однажды, во время одного из таких турниров, отец сказал ему, что предпочел бы жить с ним, но это невозможно, потому что это означало находиться под одной крышей с дядей Нино.
– Он хочет, чтобы я делал кое-что, против чего я возражаю, – сказал он.
– Что?
– Ну, тебе пока не понять.
Узнав о «Волшебном фонаре», мать Доминика, бывшая жена Энтони, и ее брат закатили скандал, после чего Доминик больше никогда не разговаривал с отцом. Боксер еще какое-то время жил в тех местах, и сын иногда видел его на улицах – но, следуя инструкциям дяди Нино и матери Марии, переходил на другую сторону дороги, словно у того была ветряная оспа.
Мальчик чувствовал себя ужасно, но мать утешала его словами о том, что ужасна порой бывает и сама жизнь. «Этот тип – чертов разгильдяй, – добавлял дядя Нино, покачивая ребенка на коленке. – О тебе позабочусь я».
Конечно же, в то время Доминик не обладал ни достаточными силами для протеста, ни достаточными знаниями об истории семьи для того, чтобы оценить, в правильном ли направлении течет его жизнь.
Антонино Гаджи родился летом 1925 года. Он был третьим и последним ребенком Анджело и Мэри Гаджи, живших в квартире без горячей воды в доме без лифта, расположенном в нижнем Ист-Сайде на Манхэттене, где не утихали бури иммигрантских волнений. Со временем имя превратилось в Энтони, а его изначальная форма породила прозвище – Нино.
Некоторые улицы в нижнем Ист-Сайде именовались с помощью букв, поэтому у него тоже было прозвище – «Алфабет-Сити»[2]. Гаджи проживали на 12-й улице, неподалеку от авеню А и парка Томпкинс-сквер[3] – шумного места, к которому вели все окрестные дороги. Анджело Гаджи, мирный уроженец Палермо, держал парикмахерскую. Его жена, отличавшаяся железной волей, была швеей на потогонной фабрике[4]. Она оставила работу ради того, чтобы сидеть дома с Нино и двумя другими детьми – двухлетней Марией и годовалым Розарио, который вскоре будет известен как Рой.
2
Алфабет-Сити (дословно: «Алфавитный город») – район в Ист-Вилледж на Манхэттене, Нью-Йорк. Название происходит от авеню A, B, C и D. Примерно с 1900 года в районе жили в основном еврейские, ирландские и итальянские иммигранты. Сегодня Alphabet City – модный район. –
3
Традиционное место массовых собраний. В 1960-х годах парк стал местом проведения демонстраций против войны во Вьетнаме. Кроме этого, всегда был прибежищем бездомных и перевалочным пунктом для наркоторговцев. –
4
Потогонная форма производства характеризуется крайней степенью эксплуатации трудящихся. Как правило, к работе в неприемлемых условиях привлекались малоимущие, безработные и иммигранты. –