— Я могу войти? Все в порядке? — спросил я спокойно, демонстративно стараясь делать вид, что ничуть не удивлен порядками общины, изобразив внезапно возникшее желание оказаться под защитой городских стен. Как бы меня ни настораживали перемены, приходилось делать вид, что в общине ллайто я впервые, и ничего не знаю о местном гостеприимстве. И хотя на моей памяти пришлых не встречали, как врагов, допросов на воротах ни разу не устраивали, я ни единым взглядом не выдал, что меня насторожило сказанное братом. Бывшего сослуживца, чью ауру я использовал, неприятности местных жителей не касались и не интересовали. Мне же причина всего происходящего пока была неизвестна, но заранее однозначно не нравилась.
— Входи. Отец еще вчера предупредил всех, кого нужно, о твоем появлении, — Край указал мне головой на проход внутрь, спускаясь с возвышения возле внутренних створок и следуя за мной.
На какое-то время в карантинной зоне воцарилась тишина, наполненная едва заметным скрипом одной из петель внутренней створки. Намек брата не остался незамеченным для стражи. Ратники прикинулись глухими, всячески делая вид, что заняты важными делами. Старшина облегченно и даже как-то радостно выдохнул, ощутимо расслабился. На миг мне даже пришло в голову, что его неприязнь была основана на страхе, а не на предубеждении против двуликих. Не обращая больше внимания на стражу, я шагнул в приоткрытую створку внутренних ворот.
Глава 10
Я ждала от брата откровенного порицания или какого-нибудь наказания. Однако после того, как брату стал известен мой постыдный секрет, из-за которого — если быть честной с самой собой! — я ни капли не раскаивалась, никаких особенных репрессий не последовало. Конечно, Умир лучше многих понимал, что ограничить проявления своего дара я до полной инициации не в состоянии. Так что меня не заперли в покоях, даже наоборот, навязали мне инспекционную поездку. Хотя, несмотря на подобную лояльность, я догадалась, что уже в будущем учебном году хлебну братского контроля полной ложкой — кушайте, княжна, не обляпайтесь! И это еще Умир пока не был в курсе личности моего первого пациента. Сообщать ему свои выводы я не стала от греха подальше. А то передумает еще выдавать меня за трохидова выкормыша, и зарубит на корню весь план мести. Изводить Межамира я собиралась бесконечно долго и со вкусом, вероятно, всю нашу дальнейшую совместную супружескую жизнь…
В вечер перед отъездом я отложила все дела, какими бы важными они ни казались, и отправилась к сестре. Проведать ее перед долгой поездкой представлялось мне необходимым. На удивление, Агния обнаружилась не в любимом саду за стрижеными шпалерами боскета, и даже не в крытом розарии, а в своих покоях. Одно это должно было меня насторожить. Но я, погруженная в свои проблемы и все еще пребывающая в красочных мечтах о том, как именно я отомщу, не обратила на этот факт никакого внимания. Состояние сестры, впрочем, быстро вернуло меня к реальности.
Всегда спокойную, неестественно улыбчивую младшую княжну Дейрбхайлн я застала в спальне нахохлившуюся, как вьюрок. Расположилась Агнешка в углу, втащив низкий пуф в зазор между кроватью и окном. Голова ее едва виднелась из-за резного столбика балдахина.
— Ния? — позвала я ее ласково, с ужасом вспоминая дни после убийства батюшки, когда Умир обнаружил сестру забившейся в сундук в отцовых покоях. Позже выяснилось, что в тот вечер она отправилась к отцу на посиделки за доской шатар[30]. — Ты чего тут в одиночестве сидишь?
Мое появление, кажется, окончательно добило сестру. Рвано всхлипнув, она горько разрыдалась. Точеное лицо ее, кукольно красивое, после кончины батюшки ставшее каким-то неживым, вдруг покрылось болезненными пятнами, и по припухшим глазам стало ясно, что она плачет уже давно, и надо бы прекращать этот слезоразлив. Я наигранно всплеснула руками, этим жестом привлекая внимание сестры, однако заговорила мягко, успокаивающе.
— Ниточка, что у тебя стряслось? Сразу говорю: в розарий я с тобой на весь день не пойду.
— Нет… я не про цветы… — Агния вдруг соскочила с пуфа и рухнула на пол возле кровати, как подрубленное деревце. То ли ноги не держали, то ли то была высшая степень отчаяния. — Спаси меня, Ярочка, молю. Некого мне больше просить. Матушка далеко, а брат слушать меня не стал. Не могу я за него замуж выйти!