Зал совета тут же наполнился сдавленным перешептыванием, эхо которого завязло в обитых штофом стенах. Плотная ткань выполняла не только декоративную, но и магическую функцию — бесшовное покрытие запитывалось от вмурованных в стену накопителей, на изнанке скрывая шумопоглощающие, защитные и еще невесть какие руны.
Я глубоко вдохнула-выдохнула, загоняя глубоко внутрь неуместное желание рассмеяться в лицо присутствующим. Брат помолчал несколько мгновения, перекатывая между пальцами рашкуль[35], будто позволял членам совета высказаться вслух, затем поднял графитовую палочку и легонько стукнул ее обратной стороной по поверхности стола.
— Судя по всему, возражений нет, — резюмировал брат. — Тогда приступим. Исав Важдай, даю вам слово.
Мужчина сидящий с противоположного торца стола поднялся и уважительно склонил перед Умиром голову.
— Благодарю княже, — пророкотал он густым басом. — Как я уже говорил вам, патриархи Службы по просьбе Володара Гоикениварн долго являлись хранителями магического договора. Однако не так давно с пергаментом, на котором оставили аурные оттиски обе стороны, стали происходить подозрительные изменения.
— Не стесняйтесь, исав Важдай, поведайте все с самого начала. Здесь нет ни лишних ушей, ни болтливых языков, — перебил двуликого Умир.
Мужчина на мгновение замялся, но быстро взял себя в руки и продолжил, как ни в чем не бывало:
— На самом деле изменения происходили и раньше. Самое первое случилось в день появления на свет княжны Ярогневы… — Мал Важдай понимающе кивнул на мой испытующий взгляд. — По краю пергамент стал абсолютно черным, словно обожженным, а футляр, в котором его хранили, пропах гарью. Второе изменение произошло в день нападения на покойного князя — в нижней части пергамента сразу под аурными оттисками проступила неизвестная руна. Никто из Службы так и не смог перевести ее. Более того, возникло ощущение, что этот знак был вырезан чем-то острым, а из прорезанных краев сочилась кровь. Хранители договора взяли на себе смелость и обратились в храм за помощью, но жрецы смогли сказать только, что кровь драконья, советовали не касаться ее, ибо для представителей других рас — это яд. Наконец, третье изменение заставило хранителей принять меры. Именно по этой причине я прибыл на встречу с тобой, княже.
— И что же это было? — напряженно поинтересовался Юрас Лугубелирт. Я совершенно не стала удивляться его бесцеремонности. Главе Управления безопасности княжества этот недостаток, как, впрочем, и крайнее любопытство по должности положены. — А главное, когда произошло?
— На одной из граф пергамента появилось два имени. Одно, как и знак, прорезано и сочится алой драконьей кровью. Другое, как и края пергамента, выжжено черным.
Умир кивнул, подтверждая сказанное представителем Службы.
— Для всех присутствующих могу добавить, что видел все перечисленные исавом Важдай знаки, как и имена, проступившие на договоре со стороны аурного оттиска наших оппонентов. Я считаю, что таким образом нам сообщили имена гарантов договора со стороны ллайто. Оба они потомки рода Берсень. Их имена Зорян Калита и Межамир Калита. В свете последнего у меня имеется к хранителям договора вопрос. — На лице брата все явственнее проступали черты его пернатого хищного тотема. Глаза же почти завершили трансформацию. Нижнее веко то и дело дергалось, словно уже обрело подвижность, а мигательная перепонка время от времени покрывала его глаза. Я перевела взгляд на его ладони расслабленно лежащие на подлокотниках кресла и хмыкнула. В бархатную обивку, оставляя на ней немаленькие разрезы, впились длинные орлиные когти. — Как многоликие смогли изменить договор и внести в него конкретные имена? Хотелось бы повторить эту процедуру.
Глава 13
Ллайто, не желающие покидать свой замкнутый уютный мирок, изредка все-таки интересовались чужими традициями. Так что никто не осуждал любви бессменного хозяина «пристани» к разным редкостям, захватывающим историям и фактам, касающимся дальних уголков мира. Венкелас коллекционировал их, развлекая тем самым и себя, и своих посетителей. Диковинки, много лет копившиеся под потолком обеденного зала харчевни, превращали это место в нечто совершенно особенное. Первый этаж «Тихой пристани» выглядел в точности таким, каким сохранился в моей памяти: чистым, просторным, с четырьмя мощными каменными колоннами, расположенными ровным квадратом и частично заменяющими снесенные стены. С высоких потолков над столами свисали закрепленные в оплетке из тонкой металлической проволоки стеклянные вазы. В каждой на куске коры с сохранившейся под ней древесиной или на битых глиняных черепках, на крупной гальке, а то и вовсе на морской раковине, наполненной сфагнумом, радовала взгляды посетителей мелкими пурпурно-фиолетовыми цветочками тилландсия. У дальней стены, скрывая от любых посторонних взглядов лестницу на жилой этаж, в огромной кадке произрастала бессея. Ее гибкие ветви-плети устилали густым ковром мелких серебристо голубых листочков все вертикальные поверхности, до которых смогли дотянуться.