Для иностранных дипломатов обращение Павла Петровича в масоны не осталось тайной, как едва ли осталось и для императрицы Екатерины. Один из агентов-дипломатов спешил даже учесть вытекающие из этого факта последствия для внешней политики России, а именно сближение Павла Петровича с наследником Фридриха II, коронованным масоном, прусским королем Фридрихом-Вильгельмом II. «Со времени путешествия Фридриха-Вильгельма (в 1780 г.) в Петербург, когда он был еще наследным принцем, между обоими наследниками установились дружественные и доверчивые отношения, а также тайная переписка, интимность которой увеличивалась еще более вследствие принадлежности обоих принцев к секте иллюминатов. Близость между принцами существовала всегда, но она еще тщательнее поддерживается братьями этой же секты»[70].
Императрица Екатерина не осталась равнодушной к дошедшим до нее слухам об увлечении Павла масонством. Бебер, секретарь Великой Провинциальной ложи, в своих записках говорит: «Так как масонство привлекало к себе очень многих из самых знатных лиц, то это возбудило в императрице некоторое недоверие, в особенности потому, что князья Куракин и Гагарин были известные любимцы великого князя Павла Петровича, и она выразила всю свою щекотливость по этому предмету, сначала сатирическими брошюрками, из которых одна называлась “Противо-нелепое общество” (“Тайна противо-нелепого общества”), и потом, по поводу одной статьи, напечатанной в гамбургской газете, выразила так громко, что тогдашний обер-полицмейстер, бывший членом Ордена, посоветовал нам оставить работы (то есть масонские собрания) и покинуть прекрасно устроенные помещения ложи». Когда в Петербург явился наследный принц Прусский, тепло встреченный великим князем, то императрица не постеснялась отнестись к нему пренебрежительно и вынудила его сократить свое пребывание в Петербурге. Затем подверглись немилости императрицы граф Панин и князь Гагарин. Князь Куракин, сопровождавший великокняжескую чету в ее путешествии за границу (в 1781–1782 гг.), по возвращении в Россию был сослан в свою саратовскую деревню Надеждино по ничтожному поводу, и лишь по просьбе великого князя Екатерина разрешила ему приезжать в Петербург для свидания со своим царственным другом один раз в два года. Едва ли можно сомневаться, что, действуя таким образом, императрица была раздражена дошедшим до нее известием, что ее сын стал членом общества, которое она, как истая вольтерианка, от души презирала. Не могло ей нравиться и то, что опальный цесаревич нашел себе приверженцев, хотя от политических опасений она была еще далека.
Масоны, однако, не унывали, празднуя свое торжество: в России они думали увидеть на троне своего брата-масона, как это уже было в Швеции и как произошло потом в Пруссии в 1786 г. после смерти старого короля-вольтерианца Фридриха II. Свои ожидания, не совсем лестные для самой императрицы, они решились выразить публично. В рукописных сборниках масонских произведений появилось стихотворение, из которого видно, как мало масоны знали и понимали великого князя. Впрочем, в это время характер Павла Петровича еще не обрисовался во всей своей жестокости и переменчивости; тем не менее, обществу были известны его взгляды на управление.