Вокруг цесаревича появились люди не масонской складки и понятий: Растопчин, Аракчеев, Кутайсов, Линденер и др. Вместо любезного, живого и чуткого на запросы жизни цесаревича вырастал грозный деспот, признававший высшим законом для всех одну лишь свою неукротимую и переменчивую волю. Мог ли он отозваться на братскую просьбу масонов:
Первое время по восшествии своем на престол император Павел, действительно, показал себя покровителем масонов, в особенности тех, которые пострадали за него. На другой день после смерти Екатерины он освободил Новикова, удостоил его аудиенции, а с ним освобождены были и все, замешанные в дело мартинистов. Кн. Куракин, кн. Репнин, Баженов, Лопухин были вызваны ко двору и щедро вознаграждены. Руководителем совести императора, казалось, остался один Плещеев, вспомоществуемый императрицей Марией и Нелидовой. Масоны торжествовали. Но люди, лучше их знавшие характер и миросозерцание нового государя, уже готовили им падение. Одним из первых в их числе был Растопчин, умевший угождать вкусам императора и его настроению и отлично изучивший его миросозерцание. «Я воспользовался случаем, — рассказывал он впоследствии, — который мне представила поездка наедине с ним, в карете, в Таврический дворец. Возразивши на одно его замечание, что Лопухин был только глупцом, а не обманщиком, как товарищи его по верованиям, я затем распространился о многих обстоятельствах, сообщил о письме из Мюнхена, об ужине, на котором бросали жребий (убить императрицу), об их таинствах и проч. и с удовольствием заметил, что этот разговор нанес мартинистам смертельный удар и произвел сильное брожение в уме Павла, крайне дорожившего своей самодержавной властью и склонного видеть во всяких мелочах зародыш революции. Лопухин, успевший написать всего один указ о пенсии какой-то камер-юнгфере, отправлен в Москву сенатором, Новиков, которого, по освобождении его из тюрьмы, император полюбопытствовал видеть, был затем выслан из Петербурга и отдан под надзор, священник (Матвей Десницкий, впоследствии митрополит Петербургский) остался при своем церковном служении; но многие лишились прежнего влияния, потеряли всякое значение и стали жертвами весьма язвительных насмешек государя. Неудивительно, что в его мнениях произошла такая скорая перемена: существуют класс людей и род услуг, которые нравятся наследникам престола до их воцарения, но от которых они отворачиваются после, даже наказывая тех, кто казался необходимым, а потом в награду получает одно только презрение»[75].
Растопчин, очевидно, переоценил значение своего извета. Павел изменился еще до своего воцарения, и масоны, не сумевшие приспособить свой катехизис к придворной атмосфере, должны были бы покинуть Двор и без доносов Растопчина. Знавшие характер нового государя остались при нем, несмотря на опалу, постигшую Новикова и Лопухина, и среди них сохранил свое влияние на некоторое время даже Плещеев, которого Растопчин выставлял главным покровителем масонства. Хорошо знакомый с учением русских масонов, Павел, без сомнения, мог отличить их от иллюминатов школы Вейсгаупта, но он, еще будучи наследником, возненавидел проявления в их деятельности общественной силы, независимой от верховного правительства, ясно усмотрел за «чудачествами» масонов проявление общественного самосознания, а в них самих — людей, действующих «скопом». Выделив из среды масонов Лопухина как «глупца менее виновного, чем прочие», Растопчин не заметил, что Лопухин-то, собственно, один и подвергся изгнанию от Двора именно за свой смелый язык, за свое неукротимое желание «вещать правду» монарху. Между тем это был, выражаясь современным языком, самый благонамеренный почитатель и охранитель старого строя, даже в большей степени, чем сам Растопчин. «Все, — писал он незадолго до смерти Екатерины в одной из своих брошюр, — все нам вопиет о естественности первенства. Все нам возвещает необходимость, пользу подчинения и власти, коих взаимное действие есть душа порядка… Божественное единство, вселенною управляющее, освящает свое подобие в земных Царях и величеством их венчает». Участь Лопухина испытал в скором времени и другой масон, о качествах которого не посмел бы изрыгнуть хулу даже ядовитый язык врага масонов: это был князь Н.В. Репнин, преданный императору со времен его детства, но осмелившийся выразить на параде мнение, что погода стоит холодная. Павел осудил масонство как учреждение, противное основам его абсолютной власти и излюбленному им полицейскому строю государственной жизни.
75
Записка о мартинистах, представленная в 1811 г. графом Растопчиным великой княгине Екатерине Павловне, Рус. архив, 1875, т. III, стр. 75.