Все эти мысли Невзоров постоянно повторял на страницах «Друга юношества», и это сделало его журнал одиноким: при малом внимании со стороны общества он зародился и без всякого общественного сочувствия погиб. Но сам Невзоров был убежден, что приносит большую пользу своим изданием. В уведомлении на 1812 г. он заявлял, что по-прежнему будет стремиться «с чистым сердцем противостоять нечистотам вкуса, помрачающим наши умы и сердца», и «открывать вредные те изобретения, которые испорченная и истинно языческая наша Природа укоренила между нами».
Конечно, единомышленники у Невзорова были, иначе его журнал так долго не просуществовал бы: не раз, видимо, он получал со стороны сочувствующих его проповедям материальную поддержку, а после войны в его журнал направлялись пожертвования в пользу «разоренных от неприятеля». Однако круг таких доброжелателей был невелик, и в апреле 1815 г. Невзоров поневоле прекратил журнальную деятельность. Надо еще удивляться, как у него хватало энергии поддерживать издание, несмотря на явный неуспех. Очевидно, нравственной опорой являлось сознание необходимости бороться с «философией мира сего» во что бы то ни стало: «Отчего не так много на него подписываются? — наивно спрашивал он в январе 1809 г., рассуждая о судьбе «Друга юношества». — Оттого ли, что он не заслужил благоволения публики? Благодарение Богу, сколько мне удалось слышать об нем суждений, я почти ни от кого не слыхал, чтоб его хулили, но еще большею частью называют хорошим. Что ж тому причиною? К несчастью, должно сказать, что у нас ныне особливо не очень любят, что в самом деле хорошо, а любят то, что льстит нашим чувствам, приятно и нравится слабостям. Но это уже не моя вина: я хочу быть другом юношества, а недругом или притворным другом никому быть не хочу»[154].
Таким образом, журнальная деятельность Невзорова, несмотря на все его упорство, закончилась полной неудачей[155]. Но если как журналист Невзоров не может привлечь сочувственной памяти потомства, то его «презельная горячесть» к некоторым явлениям общественной жизни вызывает невольное изумление: тут ярко сказалась и его страстная натура, и горячая вера в истинность масонского учения, и способность в сознании своего гражданского долга, самоотверженно бороться с неправдой жизни. Это особенно обнаружилось в то время, когда со стороны некоторых представителей официальной церкви начался решительный поход против масонского учения. Понимая, как настоящий масон, всю разницу между «внутренней церковью» и «церковью наружной», Невзоров решительно встал на защиту масонских идей.
Так, в 1816 г. настоятель московского Симонова монастыря архимандрит Герасим (Князев), заявил, что он начал получать приносимые в монастырь «новонапечатанные книжки». При этом, по словам архимандрита, «добренькие сыны греко-российской церкви» со слезами выражали изумление, как можно было допускать такие книги. Архимандрит сначала полагал, что вряд ли правительство допустило бы печатать что-нибудь вредное, но когда ему принесли «Мучеников» Шатобриана, «О таинстве креста» (изд. 1814 г.), «О нетлении и сожжении всех вещей» (М., 1816), «Победную повесть» и книги, «особливо до каменщиков относящиеся», то он написал в Петербург соответствующее донесение, указывая на необходимость «попещись» и утверждая, что «иначе это зло, чем далее, тем более будет усиливаться». Когда Невзоров узнал об этом и получил копию донесения Герасима, он составил обширное возражение, «ругательное всему духовенству». Это возражение широко распространилось по всей Москве и вызвало большие толки.
Наряду с догматическими вопросами, которые Невзоров пытается осветить как можно более широко, хотя не всегда с одинаковою убедительностью, он делает такое замечание: «К несчастью, выходит на поверку, что наши духовные начинают ожесточаться против Штиллинга и других истинных проповедников слова Божия. Нельзя, к сожалению, здесь пройти молчанием, что древле и ныне, по всей Европе и всем христианским государствам в свете и даже, наконец, у нас в России против истинно-христианских книг первые восстают духовные. Полвека у нас продолжается издание разных философских, к падению религии служащих книг, вольтеровских и подобных, но я не слыхал, чтобы духовенство, движимо будучи ревностью к истинному христианству, решилось делать правительству против заразительных сих книг формальные представления. Но лишь только дастся свобода выходить истинно-христианским сочинениям, оно первое начинает против них вопиять… Скажите по совести: отчего это? Не трудно решить сие: без сомнения, оттого, что мы любим больше с Иисусом быть на свадьбе в Кане, где всего вдоволь, и попировать в Вифании, но от Голгофы прочь. Мы избрали место для Иисуса на бесконечной высоте от нас, посадили его на драгоценном престоле, дали ему порфиру, корону, свиту, и в таком виде мы кланяемся ему во храме, хвалим и величаем, когда летят от него мешки золота и серебра, бархаты и меха собольи, бриллиантовые кресты и панагии, бочки стерлядей и т. п. Но если он начнет подходить к нам в смиренном одеянии и вопиять: “Горе вам”. — тогда мы распыхаемся, раздираем ризы и вопием: “Да он же не Левиина колена, а Иудина! Как он смеет нам так говорить! Скорее дреколья, гвоздей!”»
155
Кроме «Друга юношества» Невзоров с сентября по декабрь 1812 г. и весь 1813 г. издавал «Исторический, статистический и географический журнал, или Современную историю света» из-за отъезда в Нижний Новгород М.М. Гаврилова во время нашествия французов (книжки сент. — дек. 1812 г. вышли в начале 1813 г.). Некоторые из статей, помещенных в этом журнале, Невзоров издал в 1813 г. под заглавием: «Наполеонова политика, или Царство гибели народной, и состояние европейских государств до начатия французской войны 1812 г.». К статьям приложены письма И.В. Лопухина.