Я продиктовал ей номер, повесил трубку и вернулся к машине.
— Еще не дозвонился, — сказал я Харви. — Он нам перезвонит. — Усевшись на переднее сиденье, я закурил сигарету.
— Зачем вы ему звоните? — спросил Маганхард.
— Хочу рассказать, что случилось с его человеком в Кемпере, и посмотреть, как он на это отреагирует. К тому же он может что–нибудь посоветовать.
В голосе Маганхарда появились металлические нотки.
— Мне казалось, что вы специалист.
— Специалист — это тот, кто знает, когда обратиться к специалистам.
Зазвонил телефон, и я поспешно выскочил из машины.
— Месье Канетон? — послышался голос Анри.
— Привет, Анри. Плохие новости: ваш кузен в Бретани болен, очень болен.
— Плохо. Как это случилось?
— Неожиданно… очень неожиданно. Как вы считаете, что мне делать?
— Он… о нем хорошо позаботились?
— Там, где он находится… день–другой с ним все будет в порядке.
— Тогда, я полагаю, вам следует ехать как ехали. Вы звоните из Ванна?
— Да. Я просто беспокоился, что болезнь может оказаться… заразной. Вы не в курсе, в последнее время ему не приходилось бывать рядом с источником эпидемии?
— Пока ни о чем таком не слышал, утром выясню поточнее. Вы мне перезвоните?
— Непременно. Спокойной ночи, Анри.
— Aurevoir, Caneton. [21]
Я сел в машину и завел мотор.
— Он ничего не знает… Мы можем повернуть отсюда в сторону Ренна, потом на Ле–Ман, а дальше — по северной трассе, но дорога там неважная. Мне кажется, лучше продолжать двигаться к Нанту. — Большой желтый трейлер «берлие» вывернул из–за угла и пронесся мимо, сотрясая все вокруг.
— Ну ладно, поехали, — бросил Харви. — К завтраку на дороге будет полно этих штуковин.
Шоссе стало прямее, и я увеличил скорость. В свете фар все чаще мелькали окруженные зеленью фермерские домики. Мы почти выехали за пределы Бретонского полуострова, однако я уже не чувствовал дорогу так, как раньше. Мы по–прежнему двигались вперед, но магическое ощущение слияния с дорогой было потеряно.
Время от времени нам попадались трейлеры и грузовички с окрестных ферм, выбрасывавшие из–под задних колес потоки воды и грязи, издали похожие на клубы дыма. Я понял, что мы должны оставлять за собой след наподобие кильватерной волны от торпедного катера, я успокоился: при всем желании никто не смог бы разобрать наш номер.
Все молчали, только иногда вспыхивал огонек зажигалки, когда Харви или девушка прикуривали. Начался последний и самый долгий час перед рассветом. Это время, когда вдруг понимаешь, что не удалось накопить сил для нового дня; время, когда больным начинает казаться, что ночь тянется бесконечно, и они сдаются и умирают… время, когда опытный наемный убийца сидит в засаде, поджидая свою жертву.
Но, как ни странно, ничего не произошло. Вскоре после пяти мы миновали Нант, проехав мимо центра через юго–западные пригороды.
— Как у нас с горючим? — поинтересовался Харви.
— Кончается, но до Анжера, думаю, хватит. Пока что мы проехали двести пятьдесят километров.
— А мы не могли бы остановиться и позавтракать? — спросила мисс Джармен.
— Где–нибудь в районе Тура.
— Почему так долго?
— Там больше туристов, чем в других окрестных городах, а значит, приезжие не так хорошо запоминаются.
Мы продолжали двигаться по направлению к долине Луары по шоссе № 23. Хорошая, удобная дорога, за исключением тех отрезков, где она делала крутые изгибы по направлению к деревушкам, разбросанным вдоль реки. Транспорта заметно прибавилось: грузовички с рыбой, ехавшие от моря, другие — с овощами из близлежащих деревень. Стало гораздо больше тяжелых трейлеров: «берлие», «сомюры», «савьемы», «юники» и цистерны — «виллемы». Все эти махины имели вид плечистых приземистых солдат французского Иностранного легиона и ту же привычку сметать все на своем пути.
* * *
Понемногу начало светать: очертания деревьев и домов все четче проступали на фоне неба, свет фар казался бледнее. Мы ехали с приличной скоростью, к тому же встречный ветер начал разгонять тучи и дождь ослабел.
Когда стало достаточно светло, я повернул зеркало заднего обзора так, чтобы иметь возможность получше рассмотреть наших пассажиров.
На первый взгляд Маганхарду можно было дать около пятидесяти; его тяжелое квадратное лицо, лишенное каких–либо запоминающихся черт, застыло в недоверчивой гримасе. Густые черные волосы были аккуратно зачесаны назад. Он сидел совершенно неподвижно, напоминая металлическую статую периода 30–х годов, когда было принято передавать внешность мягко и стилизованно, дабы подчеркнуть, что это Настоящее Искусство.
На нем были квадратные очки в толстой черной оправе и бронзового цвета дождевик очень простого покроя; на запястьях поблескивали часы и золотые запонки прямоугольной формы работы одного из тех скандинавских дизайнеров, которые могут заставить нержавеющую сталь выглядеть на миллион долларов, а золото — на пятьдесят центов.
Мисс Джармен, напротив, производила совершенно иное впечатление.
У нее было изящное бледное лицо правильной овальной формы, с тонкими изогнутыми бровями, подведенными карандашом, которое не портило даже выражение легкого высокомерия. Две длинные пряди каштановых волос свободно спадали на плечи, как у Греты Гарбо [22]в роли королевы Кристины. Она крепко спала, плотно сжав губы.
Во многом она выглядела полной противоположностью своему шефу, хотя в чем–то они были схожи. По крайней мере было понятно, почему она сидела у него в приемной, и, на мой взгляд, это было единственное место, где он хотел ее видеть. Такой девушке, как эта, ничего не стоило выставить за дверь обладателя нескольких миллионов, при этом совершенно не ранив его чувств.
Скорее всего именно это качество и позволило ей купить котиковую накидку — на деньги Маганхарда, но абсолютно не в его стиле. Это была довольно легкомысленная вещица, стянутая поясом, под ней виднелась белая блузка.
Я покосился на Харви, вернул зеркало на место и вновь уставился на дорогу. Около шести утра впереди показался Анжер. Несмотря на хорошее шоссе, я был вынужден сбросить скорость, поскольку нас то и дело обгоняли огромные грузовики.
Мы медленно катили по широким пустым улицам мимо высоких старинных домов с окнами, закрытыми жалюзи. Когда французский город погружается в сон, он словно вымирает. Поэтому я никак не мог отделаться от ощущения, что еду через кладбище, и, сбросив скорость, старался ехать как можно тише.
Отсюда до Тура вели две дороги: главная автострада, петлями уходившая на север, и дорога для туристов, протянувшаяся вдоль Луары. В конце концов я решил, что в это время суток на автостраде будет больше грузовиков, чем туристов у реки, и выбрал Луару.
— Скоро мы остановимся, чтобы заправить машину, — объявил я. — С этого момента нам придется общаться с другими людьми, в кафе и так далее. Давайте решим, кто какую роль будет играть.
— Вы сойдете за француза? — спросил Харви.
— Если только не потребуется показывать паспорт.
— Французы убеждены, что овладеть их языком невозможно, и, если вы хорошо его знаете, им в голову не придет заподозрить в вас иностранца.
— У меня неважное произношение, — признался Харви. — Может, сделать вид, что я вообще не знаю языка? Скажем, обыкновенный небогатый турист из Муз–Дроппингс, штат Айова, а? Первый раз в Европе. Ну и ну, клевые у вас тут места!
Подумав, я повернулся к заднему сиденью.
— Как насчет вас, мистер Маганхард? Какой у вас паспорт?
— Я австрийский гражданин, проживающий в Швейцарии.
— Паспорт на ваше имя?
— Естественно.
— Ничего другого я и не ожидал, но все же подумал, что для человека в его положении он слишком честен.
— Тогда вам лучше говорить по–английски. — У него было не особенно хорошее произношение, да и на англичанина он не был похож, по крайней мере мне так казалось. Но для обыкновенного хозяина французского кафе сойдет и так. — Но если вам придется предъявлять паспорт, — быстро добавил я, — вообще ничего не говорите: ни по–английски, ни по–французски. То, что вы не знаете никаких языков, поможет вам сойти за человека, который впервые за границей.
22
Грета Гарбо (настоящая фамилия Густавсон, 1905–1990) — известная американская киноактриса.