Но, едва мы ступили на набережную Мерджеллина, рядом с нами остановилась карета. Из нее вышли два человека в черном, схватили моего дорогого Сантолеоне, заставили сесть в повозку и пустили лошадей крупной рысью. Я закричала, позвала на помощь. Ко мне подошел незнакомец и убедил не шуметь. «Карета, которую вы видели, принадлежит органам правосудия, — сказал он мне, — и ясно, как Божий день, что сию минуту ваш добрый друг направляется прямиком в темницу Палаццо Реале. Если я вправе высказать свое мнение, то советую вам молча удалиться».
Невзирая на эти речи, я помчалась в Палаццо Реале и велела передать начальнику полиции, каковой там именуется квестором, что дочь папы римского просит его аудиенции. Его превосходительство меня не принял, сославшись на то, что он и так постоянно выслушивает всевозможных дочерей папы римского. Тогда я велела сказать ему, что о приеме просит наследница римского маркиза. Его превосходительство тотчас велели меня впустить, предложили мне кресло, выслушали мою историю от начала до конца, а затем сказали:
«Мы издавна следим за этим Сантолеоне, арест которого так вас огорчает. Будучи последним отпрыском прославленного рода, он с юных лет предавался спагирическим искусствам[2], которые нисколько не увеличили его состояние, а напротив, довершили его разорение. Теперь у него остались лишь весьма обветшалый дом на задах Сан-Доменико-Маджоре, скверная восемнадцатилетняя кобыла да лакей, у которого он одалживает денег на ужин. Нельзя, впрочем, отрицать, что Сантолеоне обладает самым прекрасным кабинетом диковинок во всей Италии, а возможно, и в целом мире. В частности, он хранит коллекцию поистине замечательного рода: двадцать четыре женщины без плоти и костей, от которых осталась лишь окаменевшая венозно-артериальная система. Они весьма познавательны и красивы на вид, похожи на коралловые деревья. Беда в том, что Сантолеоне препарировал их сам, при помощи необъяснимых методов, секрет которых он, конечно же, скоро нам раскроет. Тем не менее было доказано, что особы, чьи мумии он изготовил, умерли не естественной смертью и, весьма вероятно, во время самой операции. В окружении Сантолеоне происходили странные исчезновения, подозрения против него постепенно накапливались, и доказательства принесли нам окончательную уверенность в его преступлениях. Можете не сомневаться, что, как только вы вступили бы в наследство, он бы весьма ловко превратил вас в мумию и, пополнив его кошелек, вы бы вскоре украсили его кабинет диковинок». Поскольку я объяснила его превосходительству, что в силу преклонного возраста не желаю надолго оставаться в Неаполе, он охотно выдал мне разрешение присутствовать на процессе Сантолеоне. Это оказалось выше моих душевных сил.
Я сняла комнату в весьма чистом доме, принадлежавшем изготовителю игральных карт, дабы отдохнуть там несколько дней. Первой же особой, которую я там встретила, оказалась Красотулька. Вспомнив попутно, как когда-то неожиданно встретила евнуха, певшего в часовне моей матери, я не слишком-то этому удивилась, ведь мы часто находим людей, которых и не чаяли больше никогда увидеть. Красотулька вышла замуж за изготовителя карт. Она вела хозяйство в большом доме и сдавала комнаты иноземцам. Красотулька была весьма любезна и осыпала меня ласками. На следующий день, собираясь выпить шоколад, который она принесла мне прямо в комнату, я нечаянно опрокинула его на скатерть, которая тут же съежилась и задубела, прожженная насквозь: разъело даже деревянную столешницу. Тогда я поняла все коварство Красотульки, и мне стало ясно, что, пусть она и забыла о своем красильщике, но все же хранила память о своем иезуите. Я положила пару монет подле кувшина для шоколада и ушла. «Среди людей, — подумала я, — все это обычное дело».
Поездка до Рима, которую я совершила в почтовой карете, была самой необычной в моей жизни, поскольку со мной ничего не случилось. Явившись к римскому нотариусу, адрес которого дал мне Замор, я потребовала свое наследство. Он принял меня весьма сухо и что-то промямлил, как обезьяна, из-за горы бумаг. В конце концов я поняла, что господин де Членноунылло завещал мне дворец и двадцать цехинов, из которых римский нотариус взял себе половину за труды. Я пошла посмотреть на свой дворец. У него не было ни стен, ни кровли, ни дверей, ни полов, ни каминов. Поскольку ветер продувал его насквозь, можно было сказать, что он весь состоял из окон, потому я оставила его крысам и летучим мышам, превратившим его в свое жилище. Затем я отправилась прямиком в порт Остии, где села на судно из Ливорно. Не стану вам описывать свою поездку до Константинополя. Она была довольно приятной, не считая того, что мы пережили два шторма, бунт экипажа и испытание протухшей водой, вызвавшей у меня понос, от которого я боялась помереть. Как видите, я избежала весьма немногих вещей — не послужила разве что пищей для каннибалов, хотя, впрочем, этого нельзя с уверенностью предсказать. Наконец я вернулась к вам и смею надеяться, что мои испытания завершены. Мне бы очень хотелось оставить вам большое наследство, но, поскольку состояние господина де Членноунылло — пустой звук, лучше об этом не вспоминать. Что же касается меня, в этом путешествии я не обрела ничего, помимо нового и более обширного представления о мире. Отныне я полагаю, что познала человека.
2
Спагирическое искусство заключается в разделении и соединении основных компонентов веществ. В данном случае это означает разделение летучих и нелетучих ароматических масел (Сера), спиртов, полученных путем ферментации (Ртуть), и растворимых и нерастворимых солей (Соль), образующихся при кальцинации caput mortuum (лат., «мертвая голова») алхимиков. —