Когда под ним провалилась земля, он ощутил на миг возмущенное удивление - не нашлось места, чтобы поставить ногу - и затем стал погружаться во мрак.
Он потерял счет времени. Боль заставила его очнуться, и он открыл глаза, моргнул и открыл их снова. Разница между открытыми и закрытыми глазами была несущественной. Темнота в обоих положениях была абсолютной. Он лежал на спине, с левой ногой, вывернутой в лодыжке, под ним. Под бедрами и ягодицами лежало что-то зазубренное и каменистое. Под спиной бурдюк медленно протекал; он мог чувствовать, как вода из него пропитывала плащ и тюленьи шкуры. Вероятно, это спасло ему позвоночник.
Ветерок нежно дул ему в лицо, и он задался вопросом, как долго он пролежал в беспамятстве. Если бы ему нужно было предположить, он сказал бы, что минуту, но его ощущение не могло быть правильным, даже в Глуши погода не изменялась так быстро. До этого воздух был спокоен, а сейчас он перемещался.
Перекатившись на бок, он снял давление с подвернувшейся лодыжки. От нахлынувшей боли сознание помутилось.
'Боги, только бы не перелом.'
Обхватив поврежденную ногу обеими руками, он выпрямил колено и стопу. Когда обе ноги лежали прямо, он сел и на мгновение задумался, не собираясь сразу же проверять лодыжку. Единственное, что он мог слышать, это был звук его собственного дыхания. Если небо по-прежнему находилось над головой, он не мог больше его видеть. У него не было видимых способов определить, насколько глубоко он упал, но сам факт, что он остался жив и мог шевелить спиной и бедрами показывал, что падение не могло быть больше, чем с высоты десяти футов.
Следом он проверил свое оружие. Лук до этого свободно болтался на его спине, и во время падения задрался вверх. Тетива проходила теперь около шеи, а лук находился на вершине выступа, созданного мешком и бурдюком. Она гудела. Он с облегчением выдохнул.
Меч рыцаря-Клятвопреступника, прикрепленный к перевязи хитрым карабином, попал под его правую ногу. Недостаточно закрытый ножнами из необработанной тюленьей кожи, мечу не так повезло, как луку. Его вес, должно быть, обрушился на плоскость, где лезвие было уже погнуто в средней части. Когда он провел рукой вдоль сильно перекосившегося меча, старая клановая шутка пришла ему на ум.
' - Как вы назовете мужчину без меча? - Приманкой.'
Райф встал. Иглы боли взорвали его щиколотку, когда нога приняла на себя вес тела. Резко выдохнув, он загнал крик обратно. Когда он выдвинул левую ногу в правильное положение по отношению к тазовой кости, на глазах выступили слезы. Он слышал где-то, что если удается шевелить пальцами ног, то нога не сломана. С трудом собравшись, он послал сигнал по нервам. Он проклят, если они не догадаются поерзать.
Это было трудно описать словами, но он понял, что его пальцы двигались. Что-то там внизу отозвалось - он не мог видеть, что именно - но подумал, что это мог быть носок сапога. Чтобы проверить ногу, он приложил большее усилие. Около семидесяти фунтов лодыжка выносила, упершись, как лошадь, отказывающаяся от прыжка. Значит, только щиколотка, не ступня. Это было хорошо.
Это было очень хорошо. Что дальше?
Несколько секунд после этого он чувствовал себя опустошенным. Он не спал и находился в сознании, понимая, что ему нужно привести свои мысли в порядок, но пока был не в состоянии это сделать. 'Думай, - приказал он себе, запустив руку в волосы. - Думай.'
Рука вернулась повлажневшей. Не думая, он поднес ладонь к лицу и посмотрел. Чистейшая тьма. Нахмурившись, беспокоясь о мече, он пытался составить план действий. Он находился в яме. Ему нужно выбираться или лучше остаться на месте? Он мог бы, вероятно, идти, пока не нагружая слишком сильно свою лодыжку, тогда как подъем одноногим в темноте было умением, которое он никогда не осваивал. Тогда это решено: у него не было выбора, кроме как остаться здесь до рассвета. Если это был овраг, он мог передвигаться в нем, используя лук, как палку, и всегда оставалась вероятность, что это сможет привести его к чему-то более глубокому, где текла туманная река.