Они вышли из фехтовального зала, прошли на галерею, огибающую внутренний двор. Мастер оставил Артема, свернул в коридор, уводящий внутрь дома. Артем же направился к лесенке, чтобы спуститься по ней во дворик, где пруд, где газоны с камнями и странного предназначения деревянные постройки.
— Господин...
Артем обернулся.
И как-то сразу все про себя понял. И что он пропал и что он погиб...
Глава девятая
СЕСТРА СВОЕГО БРАТА
Ливень весенний —
Как же преобразился мир!
Как стал прекрасен!
Это было похоже на электрический удар... Не на тот, которого подспудно ждешь, когда, скажем, вкручиваешь лампочку или вскрываешь распредкоробку под напряжением. Бывает другая разновидность электроударов — когда делаешь что-то привычное, например в миллионный раз втыкаешь кнопку торшера, не ожидая подвоха, и тут — бац... Уж долбанет так долбанет. Пронзает с ног до головы и через все печенки.
Так было и сейчас.
Все мысли вдруг куда-то отлетели. Артем на миг позабыл, в каком веке и в какой стране он находится. Как-то сразу все стало несущественным.
А и всего-то, что произошло, — увидел перед собой женщину. Правда... Немного перефразируя незабвенных классиков «Тут смотря какой отец», можно было сказать — тут смотря какую женщину перед собой увидеть.
Наверное, такое может произойти с каждым, да вот только не каждому выпадает. Наверное, у каждого в голове складывается образ женщины его мечты. Как правило, это довольно смутный контур, нечто зыбкое, совершенно неконкретное, но когда встречаешь эту женщину, сразу откуда-то приходит понимание — это ОНА.
«Она», — понял Артем. И странное ощущение дежа-вю посетило его: где-то он уже видел эти агатовые миндалины глаз, эти иссиня-черные волосы, овальной формы лицо, эти тонкие губы. Где? Может быть, во сне? А еще у нее была длинная шея, и она была довольно высокого для японок роста. «Слава богу, лицо ее не намазано этими идиотскими белилами», — почему-то подумал Артем.
— Я — Ацухимэ. Сестра Кумазава Хидейоши. — Девушка поклонилась, взмахнув длинными рукавами кимоно[19]. — Я знаю, что ты прибыл от Хидейоши. Не удивляйся. У молодого Наканэ, у самурая, что проводил тебя к сэнсэю, есть подруга, служанка по имени О-ёси... А на женской половине слухи разносятся моментально.
Она взглянула Артему прямо в глаза (чего женщины здесь обычно не делали) и улыбнулась.
Лучше бы она не улыбалась. Так, наверное, было бы спокойнее. Но она улыбнулась, этого уже не поправишь, и Артем со сладкой истомой осознал, что увязает все глубже.
— Господин... — Она со значением оборвала фразу.
«Ах да! Я же не представился, — сообразил Артем. — Как неучтиво, черт возьми!»
— Ямамото... — сказал он. И внезапно у него вырвалось: — Но лучше зови меня Артем.
Впервые здесь, в Японии, он представился своим настоящим именем, а не дурацким ником «Ямамото», который у самого Артема уже начинал вызывать трудно объяснимый, но вполне стойкий рвотный рефлекс.
— Алтём? — переспросила она.
«Как мило она выговаривает мое имя», — подумал акробат.
— Да, Артем.
— Какое странное имя, — сказала Ацухимэ. — Это имя что-нибудь означает у вас?
— Означает? — удивился гимнаст. — Разве имя что-то должно означать?
— Дзиромаро означает «второй сын», Сабуромаро — «третий сын», Рокуромаро — «шестой сын»...
— Нет, имя Артем ничего не означает, — сказал воздушный гимнаст.
— Господин Алтём, расскажи мне о Хидейоши...
Говоря это, Ацухимэ дотронулась до отворота его куртки-косодэ. Зачем она это сделала? Артем едва только начал приходить в себя от заставшего его врасплох потрясения, как снова... Она ведь только приблизила к нему свою руку, а его голова закружилась, будто он в самолете рухнул в воздушную яму.
— Он велел передать что-нибудь мне? — спросил она. — Только мне, и никому другому?
Артем замешкался с ответом, потому что на ум пришла просто-напросто сущая нелепость — скажи он сейчас Ацухимэ, что ее брат ничего не велел передать, она развернется, уйдет, и он ее больше не увидит. Соврать ей, что ли? Дескать, Хидейоши велел передать такие слова: «Приветь незнакомца, сестренка, будь с ним ласкова, одень, обуй, накорми».
— Нет, — наконец выдавил из себя Артем. — Ничего не велел передать.
И поспешил добавить:
— Но он говорил мне о тебе. Сказал, что его сестра живет в доме мастера Мацудайра. Когда мы с ним расстались, Хидейоши был здоров, не был ранен.
«Что я несу? — удивился сам себе Артем. — Нет, надо выбираться из этого наваждения».
— Он направился в Киото? — спросила Ацухимэ. «И имя у нее хорошее, — Артему пришла на ум очередная нелепость. — И сочетание получается хорошее — Артем и Ацухимэ... Ацухимэ и Артем».
— Да, — сказал гимнаст. — В Киото.
— Ты долго будешь гостить в доме сэнсэя?
«Теперь уже не знаю, — ответил бы ей Артем, если бы решил говорить правду, и только правду. — Теперь уже ничего не знаю».
— Мастер Мацудайра сказал, что я могу остаться надолго. Сказал, что станет заниматься со мной кэмпо.
— Кэмпо? — Она оживилась. — А он проверял твои умения?
— Проверял. — Артем почувствовал, что наваждение все же помаленьку отпускает его. — Только умений у меня никаких нет, с мечом я прежде дела не имел. Есть лишь задатки. Правда, мастеру они понравились.
— На чем вы фехтовали с мастером, на синаях или на боккэн? — Похоже, Ацухимэ нисколько не притворялась, и ее действительно интересовала эта тема.
— На том и на другом.
И тут Ацухимэ произнесла нечто, от чего у Артема аж дыхание перехватило:
— Я бы пофехтовала с тобой, Алтём. Мне хотелось бы посмотреть, каков ты в работе с нагината или с копьем.
— А ты фехтуешь? Я, конечно, недолго нахожусь в ваших краях... и, может быть, только поэтому пока не встречал здесь женщин с оружием.
— Я тоже не встречала, — рассмеялась Ацухимэ. — Разве что саму себя... Я живу в доме сэнсэя десятый год, — продолжала она. — Я появилась в этом доме совсем маленькой девочкой. Я, как ты знаешь, из семейства Кумазава, поэтому меня не заставляли прислуживать и вообще работать по дому. Целыми днями я бегала везде, где хотела, и играла во что хотела. Играла же я не с куклами, а с синаем или с боккэном. Потом уговорила плотника Икэда сделать лук, который был бы мне по силам, бегала с ним на лужайку за чайным домиком и упражнялась в стрельбе. Потом осмелела настолько, что стала нарушать строжайший из запретов — тайком пробиралась в комнату, где хранится оружие, и сама училась управляться с разными предметами. Больше всего мне нравилась нагината. Мне приходилось всему обучаться тайком. Ма-ай и зансин[20] я обучалась, сквозь щелочку подглядывая за упражнениями в зале и потом повторяя их на лужайке за чайным домиком. Суки[21] я обучалась, хитростью направляя разговоры с сэнсэем на нужную мне тему. Вот сотай рэнсю[22] по-настоящему я отрабатывать не могла. Тогда я сделала из соломы чучело в человеческий рост, воткнула его в землю на лужайке за чайным домиком и упражнялась.
Девушка пожала плечами:
— А меня никто не останавливал, не говорил: «Не женское это дело». Жены сэнсэя и его наложницы думали, что сэнсэй мне все это разрешает, а сами спросить его боялись. Глупые гусыни! Только и умеют, что сплетничать и делать друг другу мелкие гадости. — Сказано это было Ацухимэ с нескрываемым презрением. — А сэнсэй меня не останавливал, потому что думал — вырасту и одумаюсь. А я выросла и не одумалась. Теперь уже поздно. — Она вздохнула. — Женщины не могут носить оружие. Даже женщины знатного самурайского рода. Кинжал — это не оружие. — Ацухимэ завела руки за спину и вытащила из банта, в который были завязаны на спине семь поясов[23], карманный женский кинжал каи-кен. — Считается, он нужен женщине, чтобы убить себя, когда посягают на ее честь. А зачем убивать себя, когда я легко могут убить того, кто посягает? Только лучше это делать не кинжалом, а мечом или нагината.
19
Если бы Артем немного больше времени провел в Японии, то, глядишь бы, и знал, что эта разновидность женского кимоно называется фурисоде и ее носят девочки и незамужние девушки.
23
Не только Ацухимэ носила семь поясов, у всех японок на талии было всегда семь поясов. Традиция.