В исступленной мольбе она бросилась ему на шею. От прикосновения ее мокрых щек и жилистого тела он пришел в дикую ярость.
– Отлезь от меня, иди к черту! Убери свои куриные лапы! Заткнись! Видеть тебя тошно.
Он оторвал мисс Твиттертон от себя и с силой швырнул на диван. Она ушиблась, шляпка гротескно съехала на одно ухо. Крачли с торжеством любовался ее нелепой беспомощностью и слезливым унижением, и тут у ворот раздался и замер глубокий рев выхлопной трубы “даймлера”. Щелкнула задвижка, послышались шаги на дорожке. Мисс Твиттертон, всхлипывая и судорожно глотая воздух, искала носовой платок.
– Да чтоб вам в пекло провалиться! – сказал Крачли. – Идут.
К шороху гравия добавилось тихое пение на два голоса:
– Вставай, дуреха! – прошипел Крачли, нашари вая кепку.
Кепка нашлась на подоконнике, он рывком натянул ее на уши.
– Лучше бы тебе убраться поскорей. Я пошел. Теперь ликующий женский голос звенел один:
Если не слова, то мелодия своим бесцеремонным ликованием пронзила сердце мисс Твиттертон, и она жалко съежилась на жестком сиденье. Дуэт воссоединился:
Она подняла горестное заплаканное лицо, но Крачли уже ушел, и тут она вспомнила слова. У ее матери, школьной учительницы, была книжка французских песен – хотя школьников такой песне учить было, конечно, нельзя. Голоса доносились уже из коридора.
– А, Крачли! – буднично и повелительно. – Мо жете поставить машину.
И голос Крачли, бесцветный и почтительный, будто не он только что произносил такие жестокие слова:
– Очень хорошо, милорд.
Где выход? Мисс Твиттертон вытерла слезы. В этот коридор нельзя, там они все… и Фрэнк… и Бантер может прийти из кухни… и что подумает лорд Питер!
– Что-нибудь еще на сегодня, милорд?
– Нет, спасибо. Это все. Доброй ночи. Дверная ручка повернулась под его рукой. Затем раздался мягкий дружелюбный голос ее светлости:
– Доброй ночи, Крачли.
– Доброй ночи, милорд. Доброй ночи, миледи. Дверь открылась. Охваченная паникой, мисс Твиттертон вслепую бросилась вверх по лестнице, ведущей в спальню.
Глава XVI
Венец супружества
Норберт:
Констанция:
Норберт:
– Так-так-так! – сказал Питер. – Вот мы и вернулись. – Он снял с жены плащ и ласково коснулся ее шеи.
– Гордые выполненным долгом.
Он смотрел, как она идет через всю комнату.
– Выполнять долг – это так вдохновляет! Ощущаешь себя таким возвышенным. Даже голова кружится.
Она опустилась на диван, лениво раскинув руки.
– Я тоже слегка пьяна. Не может же это быть из-за викариева хереса?
– Ни в коем случае. Хотя я, пожалуй, пивал напитки и похуже. Ненамного и всего однажды. Нет, это просто возбуждающий эффект добродеяния. Ну или деревенский воздух.
– Приятно, хотя и отдает в голову.
– О, несомненно. – Он размотал шарф с шеи, повесил его и плащ на спинку дубового дивана и нерешительно зашел за спину Гарриет. – То есть да, несомненно. Как шампанское. Почти как влюбленность. Но вряд ли причина в этом, как ты думаешь?
Она запрокинула голову. Улыбка на перевернутом лице показалась ему странной и интригующей.
– Исключено. – Она перехватила его блуждающие руки, с молчаливым протестом отвела их от своей груди и прижала подбородком.
– И я так думаю. Ведь мы все-таки женаты. Или нет? Нельзя быть женатым и влюбленным. В того же человека, я имею в виду. Так не положено.
– Ни в коем случае.
– Жалко. Потому что сегодня я чувствую себя совсем юным и глупым. Нежным и гибким, как очень молодой горох. Категорически романтичным.
– Милорд, для джентльмена в вашем положении это позор.
– Положение мое ужасно – психика вконец расшатана. Хочу, чтобы вступили оркестровые скрипки и полилась нежная музыка и чтобы осветитель включил луну…
– И на нее дружно завыли певцы!
– Почему бы и нет, черт побери? Я требую нежной музыки! Отпустите меня, девушка! Посмотрим, чем нам поможет Би-би-си.
Она разжала руки и в свою очередь проводила его взглядом до радиоприемника.
– Стой там, Питер. Нет, не поворачивайся!
– Почему? – Он послушно замер. – Что, мое жалкое лицо начинает действовать тебе на нервы?
– Нет, я просто восхитилась твоей спиной. У нее такой упругий абрис, одно удовольствие смотреть. Разит наповал.
– Правда? Я-то не вижу. Но надо сказать портному. Он всегда дает мне понять, что моя спина – это его заслуга.
– А твои уши, затылок и переносица – тоже его заслуга?
– Никакая лесть не будет слишком грубой для представителя моего жалкого пола. Я урчу, как кофемолка. Но лучше бы ты выбрала более отзывчивые части тела. Трудновато выражать любовь затылком.
– В том-то и дело. Мне нужна роскошь безнадежной страсти. Чтобы я могла сказать себе: “Вот его обожаемый затылок, но никакими словами мне его не смягчить”.
– Я бы не был так уверен. Однако постараюсь отвечать твоим требованиям. Избранница владеет моим сердцем, но костям хозяин я. Скелет нетленный до поры послушен веленьям бренной плоти и души[231]. Какого черта я тут торчу?
– Ради нежной музыки.
– А, точно. Итак, мои маленькие менестрели с Портленд-Плейс![232] Отрок в миртовом венке и плющом увита дева![233]
– Хрррр! – отозвался динамик. – …Затем подготавливают ложе. В компост следует внести хорошо перепревший конский навоз или…
– Спасите!
– Ну, хватит, – сказал Питер, выключая радио, – вполне достаточно.
– Какой извращенец.
– Отвратительно. Напишу возмущенное письмо сэру Джону Рейту[234]. Это неслыханно: только человек переполнился самых чистых и святых чувств, вообразил себя Галахадом, Александром и Кларком Гейблом одновременно, когда он, так сказать, оседлал облако и вознесся в небеса…
– Мой бесценный! Это точно не херес?
– Херес! – Его настроение взмыло ввысь и низверглось фонтаном конфетти. – Клянусь тебе священною луной…[235] – Он запнулся, жестикулируя в сторону темного угла. – Эй! Кто повесил луну не с той стороны?
229
231
Строки из стихотворения XLIII цикла “Шропширский парень”, написанного викторианцем А.Э. Хаусманом.
235
У. Шекспир. “Ромео и Джульетта”, сцена на балконе (акт II, сцена 2). Перевод с англ. Т. Щепкиной-Куперник.