Впрочем, понять, кто виновен в начавшемся здесь и сейчас беспорядке, было легко. Сама верховная педантка.
— Схоласт Гор? — спросил он голосом сильным и звучным. — Ты здесь?
На другом конце зала раздался шорох, и через толпу к нему двинулась женщина, облаченная в алую мантию, вышитую позолоченными рунами. На свой лад Димитра Гор поражала так же, как и сам библиарий: она была столь высокой и худой, что казалось, одежда висит на ней как на вешалке, а капюшон скрывал голову, напоминавшую иссохший череп. Только острые выступы плеч выдавали, что под тканью скрывается хрупкое и истощенное тело. Черты лица — угловатые и андрогинные, под тонкой кожей просвечивают пульсирующие вены. Одним словом, она воплощала собой все, что Антрос находил удручающим в своих подчиненных. Димитра была сухой, словно пыльные ломкие страницы древних томов. На кафедру она поднялась неспешными и осторожными шагами, словно подбирающийся к добыче богомол.
— Это твоих рук дело? — спросил Антрос, кивком показав на воющие над головой рупоры.
По либрариуму все еще разносился искаженный и усиленный звон колоколов.
Даже Димитра, невероятно высокая по меркам смертных, выглядела ребенком рядом с огромным библиарием.
— Да, лексиканий, — почтительно ответила она, не отрывая взгляда от пола. Говорила женщина сквозь сжатые губы, черты лица оставались неподвижными. Еще более странной ее внешность делали большие, широко расставленные глаза с радужной оболочкой столь темной, что казалось, в них есть только зрачки.
Антрос чувствовал, что, пусть служители Округлой башни и не глядят на них, они внимательно ловят каждое слово, и верны они скорее Димитре, чем ему — их новому господину. Лексиканию не было дела до запутанной иерархии и правил кровных рабов, однако он не собирался терпеть неуважение.
— Значит, я переоценил тебя, ведь даже самый юный рубрикатор может запомнить обряды созыва. Что за абсурдная причина заставила тебя подать такой сигнал?
— Предсказания были предельно ясны, — сказала Димитра, подняв на него глаза, похожие на кремниевые диски.
— Ты хотела сказать: предсказания были предельно ясны, лексиканий! — прорычал Антрос.
— Простите меня, мой господин, — ответила она севшим голосом. — Знамения были предельно ясны, лексиканий. В Остенсорио[5] образовался психический разлом. Предупреждение пришло к нам от высшей инстанции, самого лорда Рацела. Нам следует запечатать ворота и удостовериться, что никто не выйдет из башни и не войдет в нее.
— Рацел? О чем ты говоришь? — Антрос недоверчиво покачал головой, услышав имя приближенного Мефистона. — Психический разлом прямо в Аркс Ангеликум? Внутри либрариума? Покажи мне.
Димитра медленно достала связку тонких пергаментных свитков, бережно скрепленных восковыми печатями. На безволосой макушке женщины словно рос лес обрамленных медью линз, десятков устройств всех форм и размеров, закрепленных на металлическом гребне. И они двигались, пока Димитра мучительно медленно осматривала документы, вчитываясь в каждую страницу и перелистывая их длинными морщинистыми пальцами. Наконец она подняла один свиток и воспользовалась механическим лорнетом, чтобы прочесть внимательнее. Тот зажужжал и щелкнул, опустившись перед глазами и сфокусировавшись на пергаменте. Гор кивнула, передав документ Антросу.
— Похоже, прямо сейчас проводится кровавый обряд, но не в соответствии с ожиданиями лорда Рацела.
— Лишь самых старших представителей либрариума допускают в Остенсорио. — Антрос покачал головой. — Рацел проследил бы за тем, чтобы все шло как надо.
Взгляду его улучшенных зрачков предстали плавные глифы и руны. Луций не сомневался, что схоластка неправильно истолковала знамения. Лишь самым могущественным из библиариев дозволялось проводить обряды в Остенсорио: сама мысль, что они могли потерять контроль, казалась смехотворно нелепой. Но затем в голову лексиканию пришла другая мысль. Каким бы нелепым ни было это сообщение, оно позволяло ему избавиться от утомительной рутины обязанностей в башне, а возможно, даже узнать что-нибудь о Мефистоне. Он запихнул пергамент в висящий на поножах мешок и обернулся к толпе.
— Я нанесу краткий визит в Остенсорио. Возвращайтесь в свои скриптории и продолжайте работать.
Никто из слуг не осмелился посмотреть на него, но в сознании их промелькнуло облегчение. Писцы ненавидели, когда что-то мешало им трудиться, и редко покидали башню.