Мефистон снова кивнул, и Антрос выступил вперед. После откровений в Химических Сферах его терзали сомнения: а был ли Мефистон прав насчет него? Возможно ли, что ему действительно предначертано спасти или предать проклятию старшего библиария? Одна лишь мысль о подобной ответственности ужасала его, но Луций не мог избавиться от видений, образов освежеванного лица и Мефистона посреди горы истребленных экклезиархов. Он ощутил на себе суровый взгляд Рацела и глубоко вздохнул, решив, что сейчас обязан исполнить свою роль со всей уверенностью, какие бы сомнения ни вызывало у него будущее. Он медленно развернул приготовленный для него схоластом Гор свиток и начал читать рокочущим голосом:
— Лорд Мефистон, старший библиарий Окровавленного Воинства, эфирный консул командующего Данте, проводник Священных Очертаний, надзиратель Окаянных, магистр кворума Эмпиррик, хранитель Пятнадцатой базилики и Предвестник Виндикта[9], возлюбленный Богом-Императором, тот, чьему безграничному прозрению открыто все, намерен сообщить всем, что с этого момента и в дальнейшем все дела, связанные с последующим эдиктом воспрещения…
Слова Антроса разносились среди теней; исповедник хмурился, пытаясь уследить за всеми пунктами и подпунктами замысловатого постановления. Несколько раз он принимался качать головой, сбитый с толку непонятными словами, и поднимал руку, но Антрос продолжал говорить все более резким тоном, пока не дошел до конца документа и не протянул его священнику. В тот же миг из-под разрушенных сводов выпорхнули два херувима. Их лица были скрыты бесстрастными масками цвета слоновой кости с сияющими золотыми нимбами. Они приняли пергамент, неразборчиво произнесли несколько клятв и передали его Зину. Тот в замешательстве уставился на строчки, начертанные бисерным почерком, не зная, чего от него ждут. Вскоре херувимы вновь канули во мрак, забрав с собой указ.
Эпистолярий Рацел кивнул Антросу; они повернулись к дароносице и приложили навершия своих посохов к верхушке похожей на урну реликвии. Библиарии медленно пошли вокруг дароносицы, шепча то, что могло показаться бессмысленным набором гласных.
Зин охнул и совершил знамение аквилы.
По короткому кивку капитана Ватрена один из тактических десантников вышел из строя и, подхватив Зина под руку, потащил его вверх по потрескавшимся мраморным ступеням помоста. Кровавый Ангел безмолвно поставил исповедника на краю платформы недалеко от огромной чаши и вновь повернулся к разворачивающейся перед ними сцене. Зин хотел было спуститься, но боевой брат держал его крепко.
Бледное пламя пробежало по посохам библиариев, воспламенив край дароносицы и заставив филигранный металл мерцать и сиять. Космодесантники по-прежнему ходили кругами, касаясь священного сосуда набалдашниками посохов; их движения рождали жуткий металлический гул, становившийся громче с каждым шагом. Боевые братья Четвертой роты рассредоточились вдоль края помоста и, к нескрываемому ужасу Зина, приготовили оружие.
Монотонный звук стал таким громким, что Зин зажал уши руками, выкрикивая никому не слышные жалобы, пока вибрации сотрясали его тучное тело.
— Я — сталь клинка, — сказал Мефистон мягко, но его голос прогрохотал по залу подобно гулу землетрясения, расколов часть разрушенной кладки.
Мефистон воздел Витарус, и в тот же миг из темноты вырвались красные огненные иглы — несколько библиариев, рассредоточенных по периметру большого зала, подняли посохи. Исходящие от них нити психической энергии увеличивались Витарусом и объединялись в огненный столб, который Мефистон направил на распростертое тело пресвитера Кохата. Поток обрушился на человека, и его плоть начала тлеть, словно осыпанная тысячами угольков. Пресвитер по-прежнему был неподвижен и безучастен к происходящему, не выказывая ни малейших признаков боли или даже понимания ритуала, в котором участвовал.
Зин завыл в панике, но его слова потонули в общем шуме.
— Я — кровь в сердце! — приглушенно прогремел Мефистон, и зал содрогнулся.
Из теней вырвались лучи пламени, высветившие еще больше библиариев.
Мефистон направил новый приток силы в пресвитера Кохата, и пребывающий без coзнания экклезиарх загорелся так ярко, что Зину пришлось прикрыть глаза.
— Я — жар пламени, — произнес Мефистон и поднял руку.
По мере того, как все больше сподвижников передавали ему свои силы, ладонь старшего библиария разгоралась психическим пламенем. Алые руны вспыхнули в ее центре, источая жар раскаленного в горне металла. Зал содрогнулся сильнее, когда столб крови вырвался из груди пресвитера Кохата и ударил в пылающие руны на руке Мефистона.