Пусть супруг даже хорош собой, строен и мужествен с виду, однако, если он не удовлетворяет всем перечисленным выше требованиям, быть ему среди обреченных. Поэтому муж, которого природа наградила лицом некрасивым, но выразительным, скорее сумеет противостоять злу, нежели глупый красавец, – лишь бы жена хоть однажды забыла о его уродстве.
Исправим упущение Стерна и предупредим, что умный муж не должен источать никаких запахов, дабы не вызвать у жены отвращения. Поэтому он будет с превеликой осторожностью прибегать к духам – ведь злоупотребление ими может навеять самые оскорбительные подозрения.
Умный муж обязан следить за своими манерами и в разговорах с женой так тщательно выбирать слова, как если бы он ухаживал за самой ветреной красавицей. Именно к нему обращена мысль философа:
«Есть женщины, которые, погубив и опозорив себя ради мужчины, разлюбили его за то, что он без должного изящества сбросил сюртук, дурно остриг ноготь, надел чулок наизнанку или неловко расстегнул пуговицу»[201].
Одна из первостепенных обязанностей настоящего мужчины – скрывать от жены истинные размеры своего состояния, дабы иметь возможность удовлетворять любые ее прихоти не хуже самого щедрого холостяка.
Наконец, – вещь самая трудная и требующая сверхчеловеческого самообладания – он обязан безраздельно властвовать над тем ослом, о котором говорит Стерн. Осел этот должен повиноваться ему, как крестьянин XIII века повиновался своему сеньору; он должен замирать и покорно умолкать, идти вперед и останавливаться по первому приказанию.
Однако все перечисленные достоинства отнюдь не гарантируют мужу успеха. Даже наделенный этими совершенствами, он, равно как и все прочие мужчины, рискует стать для своей жены тем же, чем является для газеты ответственный редактор[202].
– Как! – воскликнут недалекие людишки, не видящие дальше собственного носа. – Неужели нужно потратить столько сил на то, чтобы завоевать любовь собственной жены; неужели нельзя быть счастливым в семейной жизни, не усвоив предварительно всей вашей премудрости? Чего доброго, правительство откроет для нас кафедру любви, как открыло недавно кафедру публичного права!
Вот наш ответ:
Эти многочисленные правила, которые так трудно вывести, эти проницательные наблюдения, эти понятия, изменяющиеся в зависимости от темперамента, таятся в сердце людей, рожденных для любви, как чувство вкуса и некое неизъяснимое умение без труда сочетать идеи живут в душе поэта, художника или музыканта. Люди, которые затрудняются исполнить наши предписания, суть обреченные, точно так же как люди, которые не в силах уловить связь двух разных идей, – болваны. У любви есть свои неведомые гении, как у войны – свои Наполеоны, у поэзии – свои Андре Шенье, а у философии – свои Декарты[203].
Это замечание поможет нам дать ответ на вопрос, мучающий человечество с очень давних пор: отчего так редки счастливые браки?
Счастливые браки исключительно редки оттого, что на свете мало людей гениальных. Долговечная страсть – величественная драма, разыгрываемая актерами равного таланта, драма, где катастрофами служат чувства, а событиями – желания и где еле заметное душевное движение производит перемену декораций. Так вот, разве часто встречаются в том стаде Двуруких, что зовется нацией, мужчина и женщина, в равной мере одаренные гением любви, если талантливые люди так редки даже в науках, требующих от ученого лишь согласия с самим собой?
Мы обрисовали – причем лишь в самых общих чертах – те, можно сказать, физические затруднения, которые предстоит преодолеть супругам на пути к счастью, но что сказали бы вы, разверни мы перед вами устрашающую картину нравственных обязательств, рождающихся из разности характеров?.. Впрочем, в этом нет нужды: человек, умеющий обуздать темперамент, наверняка будет повелевать и душой.
Предположим, что наш образцовый супруг обладает теми изначальными достоинствами, которые позволят ему успешно оборонять свою супругу от холостяцких покушений. Допустим, что он не входит ни в один из многочисленных разрядов обреченных, перечисленных нами выше. Вообразим, наконец, что он усвоил все наши максимы, что он владеет той восхитительной наукой, в азы которой мы вас только что посвятили, что он женился, преисполненный этой учености, что он знает свою жену и любим ею; итак, вообразив все это, мы продолжим перечисление основных причин, способных отягчить и без того сложное положение, в которое мы поставим нашего супруга, дабы на его примере преподать урок всему роду человеческому.
201
Ср.:
202
Такой редактор согласно закону о печати 1819 года отвечал за материалы, напечатанные в газете, перед законом, но зачастую никак не влиял на их содержание.
203
Если Рене Декарт и Наполеон были прославлены при жизни, то французский поэт Андре Шенье (1762–1794), казненный в 1794 году, когда стихи его, за исключением двух-трех, еще не были напечатаны, сделался знаменитым лишь через два с половиной десятка лет после смерти, в 1819 году, когда Анри де Латуш опубликовал том его сочинений. Романтики, увидевшие (не вполне обоснованно) в Шенье своего предшественника, много сделали для его «канонизации». Среди пылких поклонников Шенье был и молодой Бальзак; тем не менее имя Шенье он ввел в текст «Физиологии брака» только в издании Фюрна (1846); до этого вместо него упоминался Байрон. Любопытно, что та же пара неведомых гениев (Наполеон и Декарт) упомянута в известном отрывке из пушкинского «Путешествия в Арзрум»: «Люди верят только cлаве и не понимают, что между ими может находиться какой-нибудь Наполеон, не предводительствовавший ни одною егерскою ротою, или другой Декарт, не напечатавший ни одной строчки в „Московском телеграфе“» (