Оказалось, что это именно Шатилов отдал капитану приказ изменить маршрут и вместо Караиси идти в Ростов. По пути была сделана остановка в Керчи. Там вся свита сошла на берег, а мой отец продолжил плавание, сопровождаемый только небольшим количеством слуг и священником.
Вскоре после отъезда отца моя молочная мать отправилась вместе со мной в Ростов, где мы обнаружили и моего второго брата, прибывшего туда вместе со своими молочными братьями.
Мне кажется, я до сих пор слышу звук, который тогда приняла за смех, но который оказался горьким рыданием, доносящимся из комнаты брата. Ему предстояло попрощаться со своими молочными братьями.
Через несколько дней через это же пришлось пройти и мне и тоже расстаться со своей молочной матерью. Только я свое горе, в отличие от большинства детей, переносила молча.
В Ростове мы узнали, что моему отцу приказано следовать в Воронеж. Эту часть поездки мы проделали в экипажах. Однажды, пока меняли лошадей, наш священник решил воспользоваться возможностью и отслужить молебен. Который, с сожалением должна признаться, младшими членами семьи и двумя кузенами, которые присоединились к нам в Ростове, был воспринят как увеселение, а не серьезная церемония.
В Воронеже нас привезли к большому дому, который был нанят правительством для нашей семьи. В этом доме нам и надлежало устраивать свою жизнь. То, что нам никогда больше не позволят вернуться в Абхазию, стало уже очевидно.
Отец был занят нашим образованием. В этом ему помогала тетка, которая со своими двумя детьми присоединилась к нам в Ростове. Эту женщину (ее звали Данлуа) отец в свое время отказывался даже видеть. Она была дочерью французской воспитательницы моего старшего брата. Мой дядя Константин влюбился в нее и женился, не спросив разрешения у моего отца. В Воронеж тетку сопровождали ее родители, а муж приехать не осмелился[6].
Я и брат Михаил находились под ее опекой. Первое, что она сделала, – это переодела меня в европейское платье с короткими рукавами и глубоким вырезом на груди. В таком наряде я была представлена отцу, который до этого видел меня только в традиционном абхазском одеянии – длинном платье с высоким горлом и затянутым в талии, со скрывавшим волосы платком на голове.
Негодованию отца не было предела. Он немедленно потребовал, чтобы я снова надела одежду, в которой ходили маленькие девочки и взрослые женщины его страны.
Моя тетка была способной пианисткой. Я всегда с восхищением слушала, как она играет Schulhoff’s walts, и однажды, когда она вышла из комнаты, сама села за рояль и начала копировать движения тетки, ударяя по клавишам.
Удивленные раздавшимся грохотом, со всего дома сбежались слуги и стали подглядывать в дверь. Когда они увидели, что этот шум производит их маленькая «черная» княжна, то притворились, будто моя игра прекрасна и они в восхищении.
У меня был хороший слух не только к музыке, но и ко всем звукам, которые я слышала. Когда маркиз де Траверсе, бывший офицер Нижегородского полка, ставший учителем моего младшего брата, давал ему уроки французской грамматики, я обычно подслушивала. Когда они спрягали глаголы и произносили новые слова я, как попугай, повторяла за ними.
Я на всю жизнь запомнила уроки моего брата. Позже, когда стала учиться в «институте» (государственной школе для девочек) в Тифлисе и пришла на урок Закона Божьего, то поразила всех окружающих, в том числе и саму себя, когда обнаружилось, что я прекрасно знакома с предметом. Все это конечно же я услышала во время уроков брата и подсознательно запомнила.
Через два года после нашего переезда в Воронеж, в 1866 году, мой отец заболел и вскоре умер. Когда он осознал всю серьезность болезни, то написал великому князю Михаилу Николаевичу, наместнику на Кавказе, находившемуся тогда в Петербурге.
Отец просил позволить моему старшему брату, бывшему адъютантом великого князя, прибыть в Воронеж. Разрешение было дано, и Георгий выехал из Петербурга. Но на полпути остановился и вернулся обратно. Надо ли говорить, что причиной такого поведения стала дама.
Когда великий князь узнал, что Георгий вернулся в Петербург, он приказал ему снова выехать в Воронеж. И на сей раз приставил к нему адъютанта, который должен был проследить, чтобы Георгий доехал-таки до Воронежа.
Мой отец всегда был очень строг со своим старшим сыном, а потому Георгий очень боялся отца. Что произошло во время их встречи, неизвестно. Но мы, дети, видели, каким грустным брат вышел из комнаты больного.
Заупокойная служба состоялась в монастыре Святого Митрофана. Стоял прекрасный день, и я навсегда запомнила белую церковь с голубыми куполами и золотыми звездами на них, блестевшими и переливавшимися на солнце. Это была знаменитая церковь, в которой покоились останки святого Митрофана.
6